Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

– Пёс у тебя бестолковый, ни к чему не способен, а вот шапка из него хорошая выйдет. Хочешь, я помогу? Даже сам выделаю. Осенью увезёшь шкуру, Витьке шапку сошьёте.

– Только попробуй, – ответила Тоня, гладя Пирата, положившего голову ей на колени.

– Ладно, – сказал Коля и отошёл.

Случалось, мы все вместе ходили рыбачить на наши «аквариумы», с усмешкой ставя себе ограничения: сегодня ловим тридцать штук на всех, и хватит. Кроме того, рыба оставалась и в небольших лужицах, часто настолько мелких, что радужные спинные плавники самцов торчали над водой, как паруса китайских джонок. Здесь бросать мушки было бесполезно. Коля разгораживал такие лужицы камнями на несколько коротких «отсеков» и придумывал всё новые способы лова: то захлёстывал несчастных хариусов проволочными петлями, то швырял в них камнями, убивая наповал. Это было садистское издевательство, а не рыбалка, я пытался запрещать, чему они оба, и Коля, и Лёня, искренне удивлялись: а что такого? Ну, не драться же было мне с ними по этому поводу. Я не егерь, не рыбнадзор. Тоня меня поддерживала, но парни держали фасон передо мной и её не слушали. Так мы скоро переловили всех хариусов в пойме, и началась нормальная рыбалка на речке, которая не баловала подобным изобилием, зато уравнивала шансы людей и рыб.

Раздумывая над нашими отношениями в отряде, я пришёл к выводу, что нам очень не хватает Вити Коркина с его гитарой. У себя в Заполярье он ходил в КСП[14] и знал множество песен «бардов», как их недавно стали называть: Визбора и Городницкого, Кукина и Клячкина, Берковского и совсем неизвестных исполнителей. В прошлом году после ужина мы обычно собирались в моей палатке, и Витя с Тоней пели на два голоса до темноты. Получалось у них очень хорошо, совсем как у Никитиных. Кто хотел, подпевал, кто молча слушал, и в эти вечера мы были единым целым – каждый осознавал, что свела нас здесь вместе трудная, полная опасностей работа, и был рад чувствовать рядом плечо если не друга, то надёжного товарища. Тогда мы были полны энтузиазма и азарта, потому что верили, что обязательно что-нибудь такое – хрустальное – найдём…

Что же получается: нет в отряде Коркина с его песнями – и весь коллектив рассыпался, раскололся? Или что-то другое незаметно настигло нас и растащило по разным углам? Может быть, дело во мне? Если бы я поехал на Илигир, а Витя занял бы моё нынешнее место – что, обстановка в лагере была бы лучше? И я отвечал себе, что определённо лучше – по крайней мере, вечера общих песнопений играли бы свою объединяющую роль, Коля, будучи наравне с Лёней, не имел бы повода для зависти, а Тоня не тосковала бы в одиночестве. Другой вопрос – была бы более успешной работа? Это вряд ли, от атмосферы в отряде она не зависит, площадь всё равно пустая. Или зависит? Сомневаюсь, – я намного опытнее Коркина, я лучше знаю, как вести поиски. И если у меня нет удачи, откуда она была бы у Вити?

Я погружался в такие размышления почти бессознательно и, поймав себя на этом, пытался отогнать их: ну что я, гимназист, книжный мальчик, чтобы так рефлексировать? Наверное, всё дело в современной молодёжи, хотя я ненамного старше. Не хотелось бы брюзжать, но когда мы с моим другом Игорем Звягиным приехали по распределению в посёлок Кропоткин на разведку золоторудного месторождения, то с почтением относились даже к молодым специалистам, окончившим факультет раньше нас на какие-нибудь год-два. А тридцатилетний старший геолог штольни был для нас светилом, уровня которого, считали мы, нам никогда не достичь. Нынешние же ребята ещё ничего в своей жизни не совершили, а гонору и самоуверенности в них хватит на пятерых академиков, и уважения к старшим нет. Никакими окриками и запретами их не переделаешь. Или это я виноват, что перестал находить с ними контакт?

Горный хрусталь будет мне зна́ком.

Невидимый для глаз, но твёрже, чем сталь.

Я сделал шаг с некоторым страхом.

Я должен был упасть. Меня спас горный хрусталь.

Борис Гребенщиков, лидер группы «Аквариум»

Кризис нам нужен, вот что. Какая-нибудь трудность, связанная с риском для жизни. Допустим, я или кто другой сорвался бы с обрыва… Нет, конечно же, я. Лежу в сознании, превозмогая боль, стреляю в воздух через каждые пять-шесть минут, ребята слышат и понимают: что-то произошло, и приходят на выстрелы. У меня переломов нет, только сильные ушибы и ссадины, или контузия какая-нибудь, сам идти не могу, и меня на самодельных носилках выносят в лагерь, где я с неделю отлёживаюсь. По рации мы никому об этом не сообщаем, иначе прилетит комиссия по охране труда, чтобы расследовать несчастный случай, и обязательно кого-то накажут. За мной ухаживает Тоня, а Лёня с Колей прозревают и начинают понимать, что их раздоры между собой и каждого из них со мной выглядят мелко и глупо…

Да нет, ребячество это. Подобный случай, может, и помог бы нам. Но нарочно со скалы я бросаться не буду. Надо плюнуть на всё и работать дальше. Есть хороший девиз: делай, что до́лжно, и будь, что будет. То ли Соломон библейский это сказал, то ли Лев Толстой – не помню, кто.

А Кирилл сообщил по радио, что скоро прибудет к нам Гладышев, кандидат наук из нашего отраслевого НИИ. Ему отдали на кормление Северное Прибайкалье, и каждое лето он прилетал из Москвы контролировать, как идут работы. Зачем он летит, что тут контролировать, если на этой площади ничего нет? Я так и сказал Кириллу. Он ответил тщательно отфильтрованным голосом:

– Прошу оказать Григорию Петровичу самое внимательное содействие. Ответственность на тебе. Кроме того, он планирует побывать на Каргадоне, и ты обязательно – понял? – обязательно должен с ним полететь. Это распоряжение Камалова. Запиши его официальную радиограмму и подтверди получение.

И он начал диктовать.

Для Гладышева командировки в Сибирь выгодны – на оклад накручивается районный коэффициент, которого нет в Москве, выплачивается полевое довольствие, а в зависимости от ландшафта могут начисляться высокогорные или безводные. И руководство института отчитывается в министерстве его поездками к нам, показывая, что не зря на свой хлеб масло намазывает. Без этих ритуальных танцев обойтись нельзя. А вот Каргадон-то ему зачем? Да и мне. Не