Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

поленницу дров – и сухих для кухни, и сырых, чтобы дольше горели, для палаток. Коля каждый раз норовил побыстрее убежать на рыбалку, и я, не считая все эти дела для себя обузой, а находя в них удовольствие, занимался благоустройством по большей части один. Мне даже нравилось играть перед ним роль этакого умудрённого жизнью добродушного дядьки, которому не в тягость брать на себя те обязанности, что обычно в полевых условиях вешаются на салаг, не знающих настоящей геологической жизни, – для их же пользы, для приобретения опыта. Личным примером я надеялся воспитать в нём ответственного преемника.

В прошлом году отрядной кухней у нас заведовала студентка из техникума общественного питания, она даже книгу рецептов с собой брала, а нынче Лаврухин сказал: слишком жирно на ваш небольшой отряд стряпуху нанимать, управляйтесь по очереди. Да и пожалуйста, голодными не останемся. Пока варить еду на костре я всегда брался сам, поручая Колечкину какую-нибудь мелочь: воды принести, картошку почистить, крупу промыть. Он, не отказываясь, помогал, но сам, вопреки моим ожиданиям, ни разу не предложил: давай, теперь я что-нибудь приготовлю. Это перестало мне нравиться, и, посчитав, что примеров мною подано достаточно, вечером за ужином я сказал:

– Кушаешь ты хорошо, просто глаза радуются. А варить-то умеешь?

– Смотря что, – хмыкнул Коля. – Яйца могу варить, и вкрутую, и всмятку. Картошку в мундире, сгущёнку в банках…

– Да ты прямо кулинар. Завтра будешь дежурным по кухне.

– Ладно, что-нибудь соображу.

На ночь я выпил парацетамол, так как чувствовал лёгкий озноб, – где-то на гольцах продуло. Проснулся много позже обычного, около девяти. Досадуя, что Коля до сих пор возится с завтраком и не будит меня, я торопливо вылез из спальника – и услышал тихое посапывание рядом на нарах. Дежурный по кухне смотрел, судя по всему, интереснейший сон. Добродушие мудрого дядьки из меня моментально испарилось.

– Эй, студент. – Я потыкал кулаком в его спальник. – Хорош ночевать! Где завтрак?

Тело в спальнике зашевелилось, вылезла всклокоченная голова.

– Сколько времени? – невнятно спросила она.

– Много! Мы должны на горе уже быть, а ты только зенки разлепляешь.

Колечкин повозился, поднимаясь на локтях, и спросил:

– А чего это, интересно, ты меня не разбудил?

Он, видимо, хотел, обратив всё в шутку, убедить себя и показать мне, что ничего страшного не случилось – ну проспал, с кем не бывает. Но лучше бы он покорно отправился выполнять свои обязанности, потому что этот его придурковатый вопросик пережёг волосок, на котором висел меч моего копившегося недовольства, и у меня за секунду много чего прокрутилось в уме: и как я каждое утро вставал и готовил завтрак, в то время как он дрыхнул без задних ног; и как лагерь почти без его участия обустраивал; и досада за свою наивную уверенность, что он возьмёт себе в пример мои неутомимые поиски полезной деятельности в лагере; и его панибратское «тыканье» мне – мне, весной прошлого года не где-нибудь, а в Москве, в главке защитившему отчёт по разведке; и невозможность избежать этого… И я сошёл с рельсов:

– Ах ты, скотина козерогая! Живёшь тут, как в пионерском лагере, на всём готовом, всё тебе подай да принеси! Я не нанимался нянькой за тобой ходить! Кормить тебя, будить по утрам, сопли вытирать… А ну, дуй махом на кухню, и чтобы через полчаса завтрак был!

Колечкин ошарашенно вытаращился на меня, потом нахмурился и молча пошёл из палатки. Умылся, развёл костёр, принёс воды, сыпанул чего-то в ведро. У него был такой подавленный вид, что мне стало неловко за свою несдержанную отповедь. Он упорно молчал всё утро и на меня не глядел. Жить и работать вдвоём в такой атмосфере невозможно. Ковыряя пригоревшую кашу, я сказал ему обычным тоном:

– Я думаю, мы сходим сегодня на юго-восточный край. Если ничего не попадётся, маршрутить там пока не будем.

Коля не ответил – всё ещё переживал. Так мы с ним и проходили молча весь день, изредка обмениваясь репликами по ходу маршрута. По возвращении, не говоря ни слова, он приготовил что-то на ужин, и лишь перед сном спросил:

– Завтра тоже варить?

«Дошло наконец», – подумал я. Но пожалел его и немного сдал назад:

– Если проснёшься раньше меня.

Владыка, знаешь ли, что силой хлада

Вода в кристальный превратилась камень;

Под ветром северным в сиянье хлада,

Где самый воздух в элементы хлада

Преображён, водою стала дама

Кристальною по изволенью хлада.

Данте Алигьери, «Стихи о каменной даме»

Едва мы отошли от лагеря, намереваясь подняться сегодня на один из северо-восточных гольцов, как услышали далёкий рокот вертолёта.

– «Восьмёрка» летит! – крикнул Коля.

– Хорошо, что далеко не успели уйти, – сказал я. – Пойдём встречать.

Мы вернулись к палатке и на всякий случай зажгли костёр, бросив в него охапку лапника – дым намного заметнее, чем флаг, и пилотам легче ориентироваться по ветру. А вертолёт, покружив в той стороне, где озеро, опустился там и минут через десять, не залетая к нам, ушёл обратно.

– Что же, Виталий не сказал Бессонову, где нас высадил? – недоумевал я.

Отправив Колю наверх к озеру узнать, что к чему, я занялся камералкой – дописывал начисто маршруты с черновиков, маркировал и заворачивал в крафт-бумагу образцы, заполнял каталоги. Время шло, а он не возвращался. Туда ходу-то километр-полтора, что могло случиться? Упал и расшибся, на медведя наткнулся? Устав ждать, я пошёл сам. Тропа, ведущая к озеру, петляла серпантином по склону и была глубоко, до камней, выбита подковами – очевидно, когда-то здесь был конный переход через перевал в соседнюю долину, в обход озера. Немного поднявшись по тропе, я услышал голоса. Показался Лёня, за ним и остальные, таща на себе всё, что можно было унести в руках и рюкзаках: палатку, продукты, разное снаряжение и инструмент.

– С приехалом! – сказал я. – А что же это вы всё на себе волокёте? Засиделись в порту и решили форму набрать перед маршрутами?

– Пришлось шерпами стать, – улыбнувшись, отозвалась Тоня, – только они вверх грузы носят, а мы вниз.

Лёня рассказал, что у Петровского с утра было часа два никем не занятого времени, и он согласился сделать рейс на Жерго. На ситниковской площадке у озера для посадки Ми-восьмого было мало места, и вертолёт, зависнув над ней, развернулся и сел одним колесом на прибрежный широкий и плоский камень, а двумя задними – на край берега, чем особенно поразил Лёню. Лететь в долину и садиться у нас Петровский не успевал или просто