Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

не захотел (бывают у пилотов такие заскоки, но что делать), да и Лёня, восхищённый его виртуозной посадкой, не стал настаивать, поэтому всё выгрузили на озере. Поставили горнякам палатку, оборудовали лагерь, перебрали вещи и продукты – что сразу сюда принести, что пока оставить, вот и задержались.

– Лаврухин не знает, что мы с Колей уже здесь? – осведомился я. – Меня на связь не приглашал?

– Нет. Один раз Кирилл хотел с тобой поговорить, а я сказал, что ты в посёлок ушёл.

– Ну вот видишь, всё нормально обошлось. Зато мы тут уже километров двадцать пять сделали.

– И как?

– Плохо. Одна надежда на эти погреба.

Канавщики, напившись чаю, вернулись к себе на озеро, а мы обустроили палатку для Тони и вечер провели за столом на берегу, отмечая прилёт, – у Лёни «с собой было». Наш пир украшали шикарные яства и напитки: солёный хариус, уха, бутылка «Русской», свежий хлеб, купленный утром в Северомуйске, черемша, которую мы нарвали в одном из маршрутов. Тоня привезла подобранного в аэропорту беспородного кобелька, он обнюхивался с Мухой и пытался затеять с ней какую-нибудь собачью игру. Колечкину это не нравилось, он отгонял его – видно, считал недостойным женихом, хотя Муха, кажется, ничего не имела против. Коля взял её в питомнике, она была чистокровной лайкой, по каким-то признакам выбракованной. «Пират, место!» – укоряла пёсика Тоня, но он не слушался, и собаки весело носились друг за другом по берегу.

После ужина Тоня ушла к себе, а мы до поздних сумерек сидели у костра, и я развивал перед молодёжью идеи, как нам организовать дальнейшую работу. Решили (вернее, я решил, а Лёня вынужден был согласиться), что будем ходить так: Лёня в паре с Тоней и Пиратом на подхвате, Коля с Мухой, а я – один.

– Нет у нас других вариантов, – говорил я, – если мы хотим успеть всё сделать. Независимо от текущих результатов поисков вся отведённая нам площадь должна быть исследована, при этом надо выполнить весь запланированный километраж маршрутов и все кубометры канав.

Бессонов возражал. Он напомнил, что в самом первом параграфе инструкции по технике безопасности на поисковых работах, по которой перед выездом мы сдавали экзамен главному инженеру Круглову, написано: «Одиночные маршруты запрещаются».

– А мы без радиосвязи здесь почти неделю жили, – парировал я. – Тоже не положено, а результат всё оправдывает – работа делается. У нас же для чего-то пистолеты есть.

Коля меня поддерживал:

– С Мухой я в безопасности, она зверя далеко чует.

– А если ногу вывихнешь или, того хуже, сломаешь?

– Так она у меня учёная, прибежит к вам и ко мне приведёт. На крайний случай я выстрелю, услышите.

Лёня предложил мне:

– Давай тогда ты тоже с собакой будешь ходить, с Пиратом.

– Зачем? Да он со мной и не пойдёт, если к Тоне привык.

– Не положено по одному ходить. Я же за вас за всех отвечаю… – снова начал Лёня. Я перебил:

– Могу дать расписку, что сам отказался ходить в паре.

– И я могу, – сказал Коля.

– Да зачем расписку…

– Кто не работает, тот не ест, а кто не рискует, тот не пьёт – ни шампанского, ни молока, – сказал я. – Соглашайся.

Вдвоём мы его одолели. Только прежде чем следовать этому плану, надо было подняться на жилу и задать горнякам канавы.

Они жили на планете Марс, в доме с хрустальными колоннами, на берегу высохшего моря, и по утрам можно было видеть, как миссис К ест золотые плоды, растущие из хрустальных стен, или наводит чистоту, рассыпая пригоршнями магнитную пыль, которую горячий ветер уносил вместе с сором.

Рэй Бредбери, «Марсианские хроники»

Лезли мы на гору уже больше часа, а она всё не кончалась. Её немного выпуклый крутой склон не позволял увидеть, сколько осталось до вершины. Горняки несли с собой инструмент – ломы, кайла, лопаты, да ещё консервы на обед и пластмассовую канистру с водой – на горе воды нет. Нам с Лёней было легче, у нас только молотки в руках и полевые сумки на боку.

Стоял штиль, сверху жарило солнце, и все мы взмокли, как сталевары у доменных печей. Часто встречались мелкообломочные осыпи. Ступишь по ней шагов пять, а на три шага съезжаешь вниз. Приходилось очень осторожно ставить ноги, чтобы преодолеть такие участки. Кроха и Павел поднимались молча, а Егоров начал роптать: если бы знал, что так попаду, ни за что бы к вам не устроился. Загузин, тяжело дыша, тоже попискивал, но вслух не возмущался – видно, помнил, что его в Северомуйске предупреждали. Сам я молчал – ни к чему разводить на ходу дискуссии. Да и куда они теперь денутся с подводной лодки.

– А мы мимо не проскочили? – затревожился Бессонов.

Я достал карту. Передохнуть всё равно надо.

– Видишь этот скальник напротив? Вот он на карте, на тысяче семьсот. А жила с хрусталём где-то здесь, под самой вершиной, в этом широком распадке. Метров на сто выше. Мы вдоль него и поднимаемся, так что не промажем.

Лёня показал на противоположный борт долины.

– Вон Коля с Тоней идут.

На зеленовато-сером фоне склона с трудом различались две небольшие тёмные точки, которые на первый взгляд можно было принять за валуны. Они чуть заметно двигались вверх, потом исчезли ненадолго в зарослях стланика и снова появились. Казалось, что ребята ползут по отвесной стене. Это был обман зрения: издали склоны всегда кажутся круче, а гребни – острее. Была, правда, вероятность уткнуться в какой-нибудь на самом деле вертикальный уступ, который не обойти. Но они благополучно вышли на водораздел и скрылись по ту сторону хребтика. Я им наметил «втягивающий», короткий маршрут в паре, всего километра четыре, чтобы Тоня немного привыкла.

С этой высоты хорошо было видно нашу поисковую площадь, которая впервые открылась перед нами почти вся. Вот на западе от нас – отроги Южно-Муйского хребта, за ними река Можайка. На востоке – широкая долина речки Моховка, там разведывается месторождение олова. Далеко на севере, за этой горой, на которую мы лезем – река Можекан, и нам туда тоже придётся сходить. А южную часть мы с Колей почти отработали.

Какие же мы букашки среди громадных земных пространств! И не букашки, а микробы. Ползаем, копошимся тут, внизу, ищем чего-то, ругаемся, дерёмся, воюем, воруем… Если бы люди всегда видели перед собой эту необъятность мира, эту красоту, этот простор, разве стали бы тратить свою жизнь на обиды, споры, злодейства, месть? Мы надменно присвоили себе звание царей природы,