Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Но это неправильно! – воскликнула я. – Я говорила об этом Фаине Кузьминичне, и она…

– Говорили? – удивленно перебил Вахидов. – А вы смелая, Зоя.

– Кто-то же должен был это сделать!

– Для таких случаев есть зав. терапевтическим отделением и зав. амбулаторией. Это они должны сообщать главврачу о проблемах в работе стационара. Прыгать через головы вышестоящих – это нарушение субординации. Вы рисковали вызвать неудовольствие Фаины Кузьминичны и наверняка это сделали.

– Неважно! Главное, цель достигнута. Утром главврач едет в здравотдел, чтобы в очередной раз поднять вопрос об инфекционисте и пульмонологе и добиться открытия лаборатории. Про иммуноглобулин, правда, я с ней еще не говорила. Поговорю завтра, по дороге в Богучаны.

С минуту Вахидов смотрел на меня так, словно пытался разгадать некую не поддающуюся логическому решению загадку, а потом произнес:

– Должно быть, главврач к вам весьма расположена, если позволяет такие вольности.

Я едва не проговорилась, что на то есть причина, но вовремя прикусила язык. Вахидов, вместе с остальными сотрудниками стационара, скоро узнает и о плане ликбеза, и о методичке. Тогда он поймет, что за недолгое время работы я настолько себя зарекомендовала, что могла обсуждать с главврачом даже неприятные для нее вопросы, не опасаясь быть уволенной.

Не дождавшись комментария на свои слова, анестезиолог вновь сменил тему.

– Не бойтесь, Зоя, энцефалитом вы не заболеете.

– Мне бы вашу уверенность, Рустам.

– Сделайте в ЦРБ профилактический укол, и больше об этом не думайте.

– Надеюсь, у них сыворотка не кончилась.

– Не должна. По крайней мере, вы можете…

В этот момент в столовую вошла Нана с тарелкой макарон по-флотски. Увидев меня, она резко развернулась и вышла.

– Значит, мне не показалось. Между вами действительно кошка пробежала. И не только с Наной, но и с вашими непосредственными соседками. Я прав?

– Правы.

– И в чем причина?

– Извините, Рустам, я не готова это обсуждать.

– Что бы ни было, вряд ли это настолько серьезно, чтобы не попытаться исправить ситуацию. Как вы смотрите на то, чтобы я выступил в роли миротворца?

– Спасибо, не нужно. Все как-нибудь уладится.

Я отнесла тарелку на кухню, перекинулась парой слов с педиатром Юлией Марковной, которая разогревала на плите гуляш, и отправилась к себе, искренне надеясь, что ни на лестнице, ни в коридоре второго этажа никого не встречу.

Возле моей комнаты стояла Света Князева, в этот день выходная.

– Зоя Евгеньевна, я везде вас разыскиваю.

– Я была в столовой. Странно, что вы не догадались заглянуть туда. Что случилось?

– Звонила Айгуль. Ваш пациент с энцефалитом, которого доставили сегодня утром… Оганесян, если я правильно запомнила…

– Ну, так что с ним? – поторопила я.

– Он при смерти. Боюсь, к этому моменту он уже умер.

23

Каждый практикующий врач рано или поздно вынужден столкнуться со смертью пациента. К этому невозможно подготовиться и невозможно отнестись хладнокровно. Даже хирурги с большим стажем не могут привыкнуть к тому, что не всех пациентов удается спасти, и каждая новая смерть для них – как первая. Именно это говорил мне Савелий Прилучко, пытаясь меня успокоить. Мы сидели в комнате отдыха, он держал меня за руку и говорил, говорил…

Я все слышала и понимала, и даже что-то ему отвечала, но душа моя разрывалась от боли, а негодование на себя, на свою беспечность и бездеятельность, не давало дышать. Савелий говорил, что я не виновата, что Оганесян поступил в тяжелом состоянии, имел сопутствующие заболевания и был пожилым человеком, но я не сомневалась, что его можно было спасти, если бы ему ввели дозу иммуноглобулина. Я знала, что назавтра мне предстоит отвечать на вопрос родственников умершего, почему его не транспортировали в Богучаны, и ответ, что он не перенес бы поездки и умер в дороге, их ни в коей мере не удовлетворит.

После составления протокола о смерти прошло уже больше двух часов, но я не могла заставить себя пойти домой. Я боялась, что если уйду, смерть может настигнуть еще одного пациента, Мериносова, чье состояние также вызывало опасения. Когда время перевалило за полночь, Вахидов и Прилучко подняли меня с топчана и отвели в общежитие. Уходя, Вахидов пообещал, что останется в приемном покое до утра, будет следить за состоянием Мериносова и в случае чего сразу меня вызовет.

Я была уверена, что не смогу уснуть, но, едва коснувшись головой подушки, провалилась в небытие и пребывала в нем до звонка будильника, возвестившего о начале нового дня – пожалуй, самого тяжелого дня за все время моего пребывания в Таёжном.

Я вошла в кабинет Фаины Кузьминичны без четверти девять. Главврач стояла перед зеркалом, поправляя волосы, собранные в тяжелый узел и сколотые старомодным черепаховым гребнем. На ней был строгий серый костюм из кримплена и белая блуза с отложным воротником; на лацкане пиджака висел значок Заслуженного врача РСФСР.

Повернувшись на звук открывшейся двери, Фаина Кузьминична спросила:

– Почему вы не в униформе?

На мне, как и на ней, был кримпленовый костюм, только не серый, а синий. Пришлось купить его в универмаге, чтобы быть как все, а свои ленинградские наряды спрятать поглубже в шкаф. Я не жаловала кримплен, но этот дешевый синтетический материал не мялся и был практичным, да и ассортимент отдела женской одежды особым разнообразием не отличался.

– Разрешите мне поехать с вами в Богучаны.

– Зачем? Вы ведь закончили работу в архиве.

– Это не связано с архивом. Мне нужен профилактический укол иммуноглобулина после укуса клеща. Это не более чем перестраховка, но я должна оставаться здоровой, ведь если я заболею, заменить меня будет некем, а текущая ситуация такова, что…

– Не надо оправдываться. Разумеется, вы можете поехать со мной, тем более сегодня у вас нет амбулаторного приема.

– Спасибо, товарищ главврач.

Фаина Кузьминична помолчала, пристально вглядываясь в мое лицо, а потом спросила:

– Вы спали этой ночью, Зоя Евгеньевна?

– Да. – Я покраснела. – Хотя не должна была, я знаю.

– Вам не в чем себя винить.

– Не могу с вами согласиться.

Главврач повернулась к столу, взяла потертый кожаный портфель, в котором, как я догадывалась, лежали методичка и план ликбеза, и направилась к двери.

– Пора ехать. Поговорим в машине.

Черная «Волга» ждала нас у входа в стационар.

Я села на заднее сиденье, Фаина Кузьминична – рядом с водителем. Когда машина тронулась, она повернулась, чтобы видеть мое лицо, и спросила:

– Так вы считаете себя виновной в смерти Оганесяна?

– Да, считаю, – тихо, но твердо ответила я.

В затылке пульсировала боль, глаза резало,