Городошники - Татьяна Нелюбина

И ни капли зависти – а почему же я до этого не додумался?

И еще убеждает тебя, что ты, ты сам до всего додумался! Без его помощи!

Неужели такое бескорыстие существует?

«Женское изящество»… восхищение перед тем, чего нет в тебе самом, перед противоположностью – женское изящество, как красиво звучит! А мне хотелось работать по-мужски – смело, жестко.

Странный Гера. Ни рыба, ни мясо, как я всегда о нем думала. Слишком не мужское лицо и эти очки, слишком не мужская фигура и мешковатый костюм. Слишком большая противоположность Прохору, вот кто мужчина – разворот плеч, рост, волевой подбородок. А женского изящества в себе я не ощущала. Что-то бабское – да, но не женское.

Значит, Гера – Мужчина, раз я себя чувствую Женщиной.

И это так просто, так глубоко и так изумительно, что я – Женщина! Когда вырвешься из тисков обыденности, мелких уколов самолюбия, отчужденности, зависти, взаимных обид, вдруг поймешь, ты – часть общего, сосудик, капилляр, пульсируешь, берешь и отдаешь то общее, истинно необходимое, без чего ты сам пропадешь. Перекрой этот сосудик, и все пересохнет, поэтому я – часть общего, где мужчины и женщины соединены любовью.

– Зина, – сказал я, – ты застряла на схемах, мы с Любой – на макетах. Нам надо срочно переходить на планшеты и рисовать.

– Ты прав, – согласилась Зина. – Нам надо подготовить поле деятельности для своих рабов.

Мы натянули планшеты. Восемь штук на брата, плюс Милкины.

Мы курили на лестнице и ждали, когда просохнет бумага. За ней нужно было следить в оба – вдруг лопнет? Или угол потянет. Снова надо натягивать. Рулон ватмана «Госзнак» стоял наготове в углу.

Пронесло.

Мы перетаскали планшеты в аудиторию, поставили их на козлы в два ряда, и Зина стала их созерцать.

Пришел Пол-Десятова.

– Зина, а вы все в той же позе, на том же стуле?

– Но в другом состоянии, Виктор Васильевич.

– Это в каком же, Зина?

– Я в экспрессии, и мне хочется вас расцеловать. Но так как я знаю, что вы поймете меня неправильно в силу своей правильности, я воздержусь от бурных эмоций.

– Вы их, Зина, в работу направьте, в работу!

Пол-Десятова похлопал в ладони, привлекая к себе всеобщее внимание:

– Не забудьте про пояснительную записку!

Он скрылся в соседнем закутке, чтобы проконсультировать свою дипломницу Олю.

Минут через десять она выбежала – порыдать в туалете.

Пол-Десятого вернулся к нам:

– Слабонервная девушка.

– Она в положении, – объяснила Зина.

– Все мы… – он запнулся. – Ах, в этом…

– Ну. Она обратилась к вам за советом…

– Она обратилась ко мне за одобрением.

– Разве это не одно и то же? – спросила Зина.

Он удивился:

– Вы скоро станете архитекторами. Ваше начальство не будет гладить вас по головке.

– Вы нас пугаете, Виктор Васильевич, – Зина между делом размещала на планшетах схемы, генплан, – заранее окунаете нас в предстоящие ужасы. А у нас еще столько времени, чтобы насладиться вашим покровительством. Была бы я вы, я бы поступала, как Герман Иванович. Я говорила бы осторожно, тщательно подбирала фразы, восхищалась неординарным решением, предполагая, что Оля ожидает корректных, тактичных слов одобрения. Или решила бы обходить ее за версту. Я проложила бы мысленный маршрут: вхожу в аудиторию, сразу сворачиваю направо и я – в нашем закутке. У нас, Виктор Васильевич, вы можете отдохнуть душой и говорить, что вам вздумается.

– Все ерничаешь, Зина.

– Вы прочли мои мысли, Виктор Васильевич.

– Переключите их на работу. Вы лесопарк разрабатываете и туристические маршруты.

– Дадада.

Люба возилась со своим жилым микрорайоном – расставила домики из пенопласта, присела и рассматривала их снизу.

Пол-Десятова спросил, что она высматривает.

– Я представляю себе маленьких человечков, которые здесь живут, – она потупила взгляд. – А потом и сама становлюсь маленьким человечком, брожу среди домов и думаю, как бы я здесь все устроила, если бы была архитектором.

– Ты и так без пяти минут архитектор.

– Если бы в моей власти было так все устроить, как мне хочется.

– Почему тебе хочется устроить центр микрорайона на отшибе? Центр должен быть в центре.

– Потому что красиво. Приезжаешь домой, идешь, жизнь бурлит, магазинчики светятся, в кафе музыка…

– Неубедительные аргументы. А радиус доступности?

– Про радиус не подумала…

– А надо!

Он направился ко мне и уставился на спираль для электроплитки.

– И зачем она тебе?

– Она представляется мне скульптурным воплощением «капилляров».

– Пойди проветрись, у тебя уже ум за разум зашел.

Я пошел покурить.

Наш коридор сиял свежей охрой. На стенах, как в картинной галерее, развешены планшеты. На дверях таблички с номерами аудиторий и названиями кафедр. Я наслаждался этим великолепием. Все это мы построили своими руками!

И здесь я буду работать!

Я открыла дверь, когда позвонили, и увидела улыбающихся, румяных с мороза Розу Устиновну и Виктора Васильевича.

– Привет, вот приехали тебе помогать!

– Здравствуйте. А в чем помогать?

– В чем скажешь!

Пеленочки состирнуть, в Васюшку кефирчик втолкнуть? Роза Устиновна скинула сапоги, а Виктор Васильевич поразмышлял, разуваться ему или нет? Кто-то называет «мещанством» порывы хозяев всучить гостям тапочки. А я называю мещанством это намерение пройти в квартиру в обуви, с которой течет соленая грязь. И которую хозяйка потом должна старательно вымывать. Ведь у нас нет приходящей уборщицы, нет горничных и вышколенных слуг. Так что, пожалуйста, проходите, вот тапочки. Времена переменились, и коврик мне придется чистить самой, чтобы не видеть раздраженного лица Прохора.

– Да у вас хоромы! – протянул Виктор Васильевич.

Мы прошли на кухню. Я хотела достать из холодильника что-нибудь к чаю, но Роза Устиновна поспешно вытащила из сумки яблоки, колбасу, сыр, пачки пельменей, мандарины. Сразу запахло Новым годом.

– Мы удачно отоварились, – сообщил Виктор Васильевич и стал нарезать батон.

Это «отоварились» я оценила по достоинству. Ведь я скупо прикидывала, что могу достать из холодильника, что нет. Так и исчезает русское хлебосольство, становишься прижимистой и не радуешься незваным гостям. Недавний покой, просветленность испарились, как дым, опять нарастало напряжение, раздражение. Я никого не просила брать надо мной шефство, я не хочу, чтобы кафедра тащила меня на себе. Чтобы потом не испытывать угрызений совести и не изливать ни на кого благодарность. Ах, спасибо, что нашли время и на меня, когда в группе запарка. Тем более, что я-то никогда им не помогала. И нечего давать мне уроки товарищества, в котором я не нуждаюсь.

Я сидела столб столбом, пока Роза Устиновна варила пельмени. Только время у меня отнимают, ведь день разбит на кормления, а между