Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Однако этот случай до сих пор злит Арениуса. «В своем собственном доме нет покоя, — возмущался он. — А что будет, если еще узнают, что я осенью участвовал в многочисленных совещаниях, проводившихся белыми в Сяннясет и в Хельсинки, в Ритарихуонэ?»

Здесь на даче, в одиночестве, нервное напряжение ощущалось еще острее. И днем, и ночью один-одинешенек в огромном доме. Дворник со своей семьей жил отдельно, в маленьком флигеле за разросшимся садом.

Арениус и раньше частенько приезжал сюда один. В прошлые годы ему это даже нравилось. Но теперь совсем другое дело. Жизнь переполнена тревожными слухами, а кое-кого из господ эта красная сволочь уже отправила на тот свет. У них разговор короткий. Напуганный слухами, Арениус нередко вскакивал по ночам с постели и настороженно вглядывался в темные окна. Но кругом было тихо. Припорошенный свежим снегом, спал старинный парк, а в комнату струилось сумеречное безмолвие февральской лунной ночи. Иногда днем, когда Арениус встречал около дачи незнакомых людей, его невольно охватывала боязливая дрожь.

— Знаешь, как промучаюсь всю ночь без сна, то потом мне мерещатся всякие ужасы. Особенно почему-то под утро. Вот и нынче тоже. Будто бы в том месте, где ты сейчас стоишь, в углу под фикусом, торчала чья-то нога. Ей-богу. Вижу — стоит обрубленная страшная нога. Ужас какой-то, тьфу. И главное, мне показалось, что это моя собственная нога. Проснулся весь в холодном поту и давай ощупывать свою ногу — на месте, чувствую, но затекла... Наверно, неудобно лежал...

— Брось чепуху молоть. — Кухмо уже поднадоели эти рассказы про ночные кошмары. — Не лучше ли тебе все-таки вернуться в Турку?

— А что я могу поделать, если мне все время чудятся ужасы. Иногда даже посреди бела дня.

— Одевайся и пошли погуляем. Это тебя освежит.

Через несколько минут они появились на крыльце дачи в пальто, подбитых мехом.

В эти дни зима особенно щедро выставляла напоказ свою красоту. Природа проделала поистине ювелирную работу, сотворив сказочно белый мир тончайших кристаллов, в которых переливались озорные солнечные лучики.

Большой рыжий пес крутился у господ под ногами, радостно виляя хвостом. Его звонкий лай далеко разносился по пустынному парку... Покрутившись возле людей, пес вдруг бросался в сугроб и начинал яростно скрести лапами, поднимая снежную пыль.

От нетронутых сугробов веяло холодом. Особенно это чувствовалось в тени, когда ускользало прочь хотя и яркое, но негреющее солнышко. Снег казался там синеватым, а сам воздух был словно просеян через тончайшее сито и весь напоен морозной свежестью.

— Мне что-то холодновато, — сказал Арениус и поежился. Дойдя до конца дорожки, они повернули обратно и направились к дому. Вскоре они уже сидели за обедом в теплой кухне, и Кухмо продолжал рассказывать про Хельсинки, про «большой свет». После обеда пили кофе с коньяком, приятно согревающим тело. Арениус сразу оживился, повеселел.

— Хоть бы парни скорее вернулись из Германии. Когда же они прибудут, ты не знаешь? — нетерпеливо спросил он у Кухмо.

— На этой неделе должны быть в Ваазе.

— Надо бы и нам податься на север, — вдруг воодушевился Арениус. — Там по крайней мере можно бы действовать. А здесь сидишь, как мышь в норе. — Коньяк заметно придал ему бодрости и смелости.

— Погоди, придет еще и наше время, — успокаивал его Кухмо, которого теперь больше интересовали дела будущего.

— Надо бы договориться с Германией и развязаться с Россией. От Германии мы находимся, правда, на почтительном расстоянии, зато она была бы для нас вполне надежной опорой. Держались бы за немцев, а дела в стране вершили бы на свой лад.

— Ну, это еще как сказать, — усомнился Арениус. Он уже прослышал об одном тайном торговом соглашении с Германией. Сделку заключил Хельт, крупный делец, но заключил не по доброй воле, а по принуждению. По этому соглашению Финляндия оказывалась в экономической зависимости от Германии, а вся торговая политика исходила из выгод германской стороны, потому что Германия диктовала финнам свои условия. Именно это и беспокоило коммерции советника.

Кухмо был того же мнения, но утешал Арениуса тем, что пока еще говорят пушки. Пусть они доделают свое дело, а потом в игру вступят деловые люди. Тем более что в военных вопросах немцы знают толк. А потом, после войны, наступят другие времена, и другие люди продиктуют тогда свои условия.

— Да, сейчас говорят пушки, — рассуждал Кухмо, — Ведь кое-кто из военных думает, что он действует по своей воле, а на самом деле выполняет лишь чьи-то приказы. Решают за него другие. Военные действуют только по указке. Взять хотя бы того же Маннергейма. Сейчас он герой, и рубит и колет. Воюет он неплохо, но до поры до времени — пока ему велят и пока он нужен другим. И ни капельки больше.

— Ну-у, кто их знает, — неуверенно протянул Арениус. — Про того же Маннергейма говорят, что он царский шпион и ярый монархист, из бывших дворян Лоухисаари.

— Да, это так, — согласился Кухмо.

Они выпили еще по рюмочке коньяку, и господин из Хельсинки многозначительно повторил, выразительно поводив указательным правым пальцем перед самым носом Арениуса:

— Ни тютельки больше. Попомни мои слова.

Арениус был раздражён. Его злило буквально, все и особенно то, что Алма-София уехала куда-то. Чего доброго, еще перешла на сторону красных. Злило его и то, что Бруно не попал в Ваазу, а скрывается неподалеку от Турку. Одно и было утешение, что хоть Армас со своими, с егерями.

Кухмо говорил почти без передышки, и Арениусу показалось, что этому конца не будет. Он, правда, слушал, но думал о другом, о своем. Поглядывая недоверчиво на незваного гостя, он, например, размышлял:

«Интересно, зачем ты сюда пожаловал? Сидел бы у себя в Хельсинки, раз там так хорошо. Сам же говоришь, что сейчас там люди позарез нужны». Кухмо тем временем развивал дальше свои мысли:

— Рабочие волнуются. Не надо бы напрасно раздражать их постоянными притеснениями. В наше время требуется больше гибкости.

— От кого?

— От вас, от капиталистов.

Кухмо прошел к окну и заглянул в него с таким видом, словно ожидал увидеть там кого-то из знакомых.

— Надо побольше говорить о наших собственных трудностях. Например, о снижении курса, об осложнениях в торговле,