Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Так он мягко колдовал над смертельно уставшей Татьяной, вставляя в медовые речи легчайшие, словно невзначай, касания и поглаживания, вызывая, так сказать, ответную реакцию. Ответная реакция не заставила себя долго ждать, уставшая после дороги, бессонной ночи и вообще жизни Татьяна в конце концов сказала про себя: «Ну и черт с ним, все равно не даст спать» – и расслабилась.

Шимон оказался мастером своего дела, так что утром она почувствовала даже бодрость и прилив сил. Они уже как старые друзья позавтракали кофе и булочкой (у Шимона ничего больше не оказалось в холодильнике), и когда прикатил на лимузине Барух, она ничего ему не сказала из того, о чем грозилась сказать ночью.

Несмотря на беременность своей жены пятой девочкой, Барух был весел и радостно сообщил, что сегодня он совсем свободен, а потому повезет Татьяну куда она пожелает, а вечером они все втроем поужинают и вообще приятно проведут время. Тогда Шимон отозвал его в сторонку и что-то пошептал на ухо, в результате чего Барух помрачнел и сказал, что он все-таки свинья.

– Что случилось, мальчики? – спросила сверкающая новой металлокерамикой во рту Татьяна.

И Шимон, глядя на нее скорбными миндалевидными глазами, сообщил:

– Видите ли, дорогая соотечественница, завтра утром ко мне неожиданно прилетает из Америки моя старшая дочь с мужем и детьми, и оставаться здесь вам будет не совсем удобно. Я предлагаю временно переселиться к моему другу, который сейчас один и с удовольствием…

Не дослушав, Татьяна подошла к Шимону и смачно влепила ему пощечину. Такую же оплеуху заработал ни в чем не повинный Барух.

Татьяне казалось, она сейчас лопнет от возмущения. Как разъяренная тигрица металась она по квартире, собирая разбросанные свои шмотки. «Меня! Такую многоопытную, такую все испытавшую! Такую… умудренную жизнью! Провели как последнюю дуру! Девчонку! Институтку! Школьницу! Использовали как!.. – Она не находила слов. – И желают использовать дальше! О!.. Они еще не знают, на кого напали!..»

Она подскочила к Баруху и, взяв его за грудки, проскрежетала:

– Сейчас же! Немедленно! Вези меня отсюда в отель! В лучший отель! На Мертвое море! Не то я устрою вам с братцем такой международный скандал, что ваши разборки с арабами покажутся детскими соплями!

Ничего не понимающий Барух только моргал близорукими глазами.

– Что произошло, Сема? – обратился он к брату по-русски.

– Что произошло? – взвизгнула Татьяна. – Твой братец меня изнасиловал, вот что!

– Сема! Как ты мог? – горестно воскликнул Барух. – Все-таки она когда-то была моей женой.

Шимон невозмутимо переводил миндалевидные глаза с него на нее и задумчиво жевал резинку.

– Так получилось, Боря, – произнес он наконец классически и вздохнул. – Моя Хава на меня не в обиде.

– Плевать я хотела на тебя и на твою Хаву, сексуальный маньяк! Мерзавец! – взревела Татьяна. – Скажи спасибо, что я не кровожадна, не то сидеть бы тебе за решеткой до Судного дня! – Она подхватила чемодан и в гневе вышла из квартиры, громко хлопнув дверью.

Следом за ней поплелся Барух.

Ему действительно пришлось из чувства вины снять для нее номер за свой счет в хорошей гостинице на Мертвом море, где Татьяна принялась с удовольствием лечиться и демонстрировать публике свои туалеты. Барух взял на несколько дней отпуск и, что-то соврав беременной пятой девочкой жене, поселился рядом с Татьяной. Поначалу она никак не хотела его видеть, чтобы не вспоминать свой позор с его братцем. Но постепенно позор стал забываться, и Татьяна нашла для себя удобным оплачивать свои счета кредитной картой Баруха. Они снова сблизились, понятное дело, не до интима, но Татьяна снова стала находить приятность в общении с неглупым и много знающим бывшим мужем.

Он расспрашивал ее о Леньке, она приукрашивала действительность, как могла, расписывая его экономические успехи, показывала его карточки, на которые Борька каждый раз умилялся и говорил, что если бы он тогда знал… то все было бы теперь иначе. Татьяна не уточняла, чего он тогда не знал и что было бы иначе. Она понимала, что с Борькой ей ничего не светит, а ковать железо тем не менее нужно, пока горячо. Прожив рядом с Татьяной пять дней, Борька умотал в Иерусалим к своим любознательным туристам, а Татьяна принялась с новым усердием шмыгать глазами по подходящим иностранным мужчинам (русских, которые теперь водились везде, она заранее отметала).

Ей приглянулся один седовласый, лет пятидесяти пяти, смазливый итальянец; она попробовала с ним заговорить на пляже, но итальянец ни слова не понимал по-английски, и общение, едва начавшись на восклицаниях и жестах, вскоре завяло. Она проклинала себя за то, что не взяла итальянский разговорник, но, с другой стороны, на всех разноязычных потенциальных женихов разговорниками не напасешься, пусть учат хотя бы английский сами, кретины!

Так и не найдя партнера для серьезных отношений, Татьяна вылетела в Москву, обещая себе больше в эту страну ни ногой. Провожал ее, естественно, Барух. Он долго напрашивался к ней в гости в Мурманск, и мягкосердечная Татьяна в конце концов согласилась.

– Черт с тобой, только учти, если заикнешься Леньке, что ты папаша, я тебя утоплю в Баренцевом море на нашей последней разрезанной подлодке!

Борька клятвенно пообещал ни о чем таком с сыном не говорить, а только смотреть на него издали и радоваться своему возросшему семени. По всему было видно, что Татьяна произвела на него неизгладимое впечатление, так что он не прочь был бы поменять свою израильскую супругу с пятой дочкой во чреве на подтянувшую все, что возможно, и удачно избавившуюся от всего, что не нужно, Татьяну, но куда девать при этом пятерых дочерей, этого бы ему не сказал никто. Во всяком случае, Татьяне такого приданого… в общем, понятно.

При прощании он попросил разрешения ее поцеловать, пришлось милостиво согласиться, учитывая, что поездка в Израиль, за исключением дороги, целиком легла на плечи (карман) Баруха. Осчастливленный согласием, Борька хотел поцеловать ее с чувством и толком, его мягкие губы сначала нежно, едва касаясь, протанцевали плавное адажио вокруг Татьяниных губ, при этом на нее пахнуло таким приятным мужским одеколоном, что она, теряя трезвость, тем не менее отметила, что надо бы узнать, что это за одеколон такой и на всякий случай привезти какому-нибудь «потенциальному» в подарок. Но когда Борька, войдя в силы, поцеловал ее уже по-настоящему, Татьяна тут же пожалела, что этого не случилось раньше, иначе ее пребывание на