Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

А у меня в каюте сгорел вентилятор. В пекле аккумуляторного отсека это такая же потеря, как если бы в Сахаре у бедуина сдох верблюд. Жара невыносимая. Сосновые переборки потекли смолой, плавятся пластилиновые печати на сейфах и пайковый шоколад. Чтобы уснуть в этой сауне, приходится заворачиваться в мокрую простыню. Но она высыхает быстрее, чем удается уснуть. Тогда прошу вестового Шуру Дуничева поливать меня, закутанного в простыню, из чайника каждые два часа. Шуре эта затея понравилась, и он исправно, как садовник грядку, поливает меня из чайника. Но не зря говорят: в жару простудиться легче, чем в холод.

Простыл зверски. Три часа ночи. Пробираюсь в кают-компанию и подсаживаюсь к столу, пока с него не убрали остатки ночного пиршества. Болит горло. Я лечу его горячим чаем с алычовым экстрактом. Что может быть приятней для простуженного горла, чем этот кисловатый эликсир? Да будет благословенна алыча и все семейство алычовых!

Рядом побалтывает ложечкой в стакане старпом. Гоша… У нас с ним все рядом – места за столом, каюты в отсеке, столы в береговой канцелярии. Наши пистолеты хранятся в соседних ячейках.

– К этим ночным завтракам так привыкаешь, – жалуется Симбирцев, – что даже дома просыпаешься ровно в три. Жена думает – для чего-то путного, а ты лезешь в холодильник.

Бывшая жена старпома не дождалась его из пятой автономки – укатила в Севастополь с дирижером гарнизонного оркестра.

Есть в этих ночных трапезах своя прелесть. День – царский, а ночка – наша. Субординация забыта до подъема первой смены.

Мы выбираемся на центральный пост. Первый взгляд, как всегда, на глубиномеры: 150 метров, прилично! А под нами сейчас пять километров. Мы зависли посредине обширной Тирренской котловины.

Часто ловлю себя на попытках представить забортное пространство воочию. Иногда возникает почти объемное видение, как наша лодка висит над непроглядной бездной и над ней синевато брезжит поверхность; как, «присев» на корму, она, не спеша и плавно, с чуть слышным для ближайших рыбьих стай шумом начинает циркулировать на перископной глубине. Иногда я «вижу» ее вместе с рельефом дна, и тогда субмарина предстает чуть видимой с трехкилометровой глубины «рыбешкой», которая плывет над хребтами и каньонами подводных гор. Метут на подводных плато песчаные метели, занося кладбища дюгоней и останки кораблей. А над ними гигантские кальмары дерутся с кашалотами, и звуки их битв врываются в наушники гидроакустиков утробными всхлипами, фырканьем, чавканьем и тонким писком…

Я возвращаюсь из забортных парений в унылую машинерию центрального поста. Привычно замерли стрелки у привычных цифр. Привычны до незаметности своды бортов и узкая перспектива отсека…

Тирренское море – арена для гладиаторов. Гладиаторы – это мы. Военная игра посреди Средиземного моря на виду у вероятного противника.

Открываю лоцию:

Тирренское море представляет собой тектоническую котловину. В центральной части достигает глубины до 3719 м. В районе моря проходит сейсмический разлом между Европой и Африкой, отсюда – цепь подводных горных вершин и действующие вулканы (Везувий, Стромболи, Вулькано и др.).

Час от часу не легче: будем курсировать среди подводных вулканов над сейсмическим разломом!

Чтобы попасть в Тирренское море, надо форсировать злополучный Тунисский пролив. Затем занять первую позицию севернее Сицилии. Идем туда путем, каким римляне ходили на Карфаген.

Утром вышел из строя носовой гирокомпас, вчера вечером – вышел кормовой. Система радионавигации после замечательного ударного ремонта в Тартусе не в строю. Включили астронавигационную систему «Градус» – ноль-эффект. По закону подлости, который нас преследует с маниакальным упорством, все всегда выходит из строя разом. И это тогда, когда впереди еще две коварные банки. Штурман и начальник РТС вместе со старшинами команд ведут мозговой штурм. Светлая идея пришла лейтенанту Федорову, и к дневному чаю оба гирокомпаса ввели в меридиан.

Новая проблема: как форсировать всегда оживленный Тунисский пролив? В подводном положении опасно: очень много рифовых банок. Под РДП? Тут весьма вероятна угроза столкновения – наш курс пересекают до десяти целей одновременно. Абатуров решил идти ночью в надводном положении, не включая бортовых – ходовых – огней. Включим лишь носовой и гакобортный огни и будем изображать рыбацкий сейнер.

А пока порадовали коки: на чай были поданы почти домашние блины, да еще с вишневым вареньем. Должны же в жизни быть какие-то радости? Или это компенсация фортуны за нервотрепку с гирокомпасами? Как бы там ни было, но жизнь, похоже, налаживается… Ага, налаживается – не успел об этом подумать, как доклад из четвертого отсека: задымила распределительная коробка. Вовремя потушили. Вчера в шестом дымил штурманский агрегат. Мы снова на волоске от пожара…

Собрал мичманов в кают-компании четвертого отсека. Рассказывал, куда и зачем идем, важность задачи – перекрыть подступы к главной базе американского 6-го флота. Как никогда требуются бдительность вахтенных, собранность, четкость действий. Боцман махнул рукой:

– Чего тут непонятного? К черту на рога идем…

И он был прав.

Снова листаю лоцию:

В античные времена Тирренское море называлось Авсонийским. Римляне называли его Тирренским по названию народа, заселившего западный берег Апеннинского полуострова – тирренов (этрусков).

На юго-востоке – Липарские (Эолийские) острова. Море сообщается с другими частями Средиземного моря проливами:

– Корсиканским на севере, между Италией и островом Корсика, шириной примерно 80 км;

– Бонифачо на западе, между Корсикой и Сардинией, шириной 11 км;

– Сардинским на юге, между Сардинией и Тунисом, шириной примерно 200 км;

– Сицилийским, между Сицилией и Тунисом, на юго-западе (160 км) и

– Мессинским на юго-востоке (3 км).

По сути дела, Тирренское море – это Этрусское море. А кто такие этруски? По одной из версий – славянские племена, почти русы. Вот и получается, что мы идем в почти Русское море. Вот только владеют им почему-то американцы.

Пятый месяц похода. Усталость чувствуется во всем. В кают-компании разговоры вялые. Все чаще слушают музыку, закинув голову на спинку дивана, вперив глаза в подволок, дабы не видеть смертельно надоевшее лицо соседа.

На вечернем погружении на глубине 50 метров послышались вдруг непонятные удары по корпусу.

– Мех, что это? – спрашивает встревоженный Абатуров. Мартопляс пожимает плечами. Симбирцев предполагает, что звуки идут изнутри балластных цистерн. За отметкой 70 метров удары прекратились. Никто так и не понял причину этого явления.

Напряженную обстановку несколько разрядил помощник. Руднев подал командиру официальный рапорт с просьбой разрешить ему ношение бороды. Рапорт украсили своими резолюциями старпом и доктор. Симбирцев: «Согласен при условии, что борода не будет прищемляться верхним рубочным люком». Молох: «С условием еженедельной дезинфекции и дезинсекции в хлорке и дихлофосе».

Абатуров, усмехнувшись, подписал рапорт: «Разрешаю, до первого строевого смотра». А строевые смотры – это далекий берег.

Глава седьмая. Молитва командира

1.

И всплыла подводная