Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

лодка посреди Средиземного моря, и первым вышел на мокрый мостик, с которого еще стекали струйки соленой воды, командир. Осмотрелся он по сторонам света, глянул на небо, плотно обложенное зимними облаками, и тихо выругался… Опять не будет точного определения. Где же наше место, Господи?!

У командира подводной лодки есть право выходить на связь с главнокомандующим флотом напрямую – в особых случаях. И точно так же – напрямую, без посредников – мог он обращаться и к Всевышнему.

– Господи, открой нам хоть одну звезду, пока еще виден горизонт! Мы не определялись уже пятые сутки. Радионавигатор вышел из строя по причине, которую ты, Господи, веси. Мы шли только по счислению, определялись только по изобатам, и страшно подумать, какая невязка набежала за это время! Миль двадцать, не меньше… А ведь Б-39 коснулась грунта на банке Геттисберг при невязке всего в две мили и после обсервации по пяти звездам. Командир был снят с должности… А тут островов и банок как пшена на лопате. Не попусти, Господи, сесть так, как села у шведской Карлскруны балтийская «эска» – «Шведский комсомолец». Позора не оберешься – на весь мир. Подай звезду, Господи…

Но хуже невязки может быть только потеря хода.

И не оставь нас, Господи, без хода! Два дизеля не в строю, третий на ладан дышит… И шторм надвигается. Развернет лагом, тогда все пропало. Будет швырять и кренить до угла заката, выплескивая электролит из аккумуляторных баков. А батарея у нас и без того старая. Газует, что твой нарзан. Не приведи Господи, рванет гремучий газ, как на Б-980 во втором отсеке. Трех матросов и доктора убило. А командирский сейф сплющило о подволок, как консервную банку. А в сейфе был пакет с кодами шифрзамка на блокираторах торпед с ЯБП, то бишь с ядерным боеприпасом. Командира под суд отдали…

Ты ведь знаешь, Господи, что бить зарядку можно только бортовыми дизелями. Средним – нельзя. Господи, оставь нам хоть один бортовой дизель! А иначе мы батарею не зарядим и под воду не уйдем…

Лучше три года жизни моей забери, только не дай, Боже, ход в шторм потерять. Повыплескивается масло из ванн опорных подшипников, баббит выплавится, валы заклинят. Это значит, нас, как Толю Матвеева, буксиры за «ноздрю» в базу поволокут. А до базы-то две тысячи миль… Ох, пронеси, Господи, чашу сию!

Хуже потери хода только пожар в торпедном отсеке. Но об этом лучше не думать, ибо мысль, как известно, внезапно становится явью…

Укрой нас, Господи, от чужого глаза и от чужих излучений, пока мотористы меняют захлопку на корпусе! На три часа лишены возможности погружаться. Прилетит «Орион»… Наведет противолодочные корабли. Гонять будут, пока батареи «до воды» не разрядим. Всплывем под вражье улюлюканье. А то и того хуже: Б-419 всплывала под Тулоном, под наведенными с вертолетов телекамерами. Главком такого не прощает. Снимет с должности. Век академии не видать…

А еще баталер – горький пьяница. Не хотел его брать, но другого не дали. Не попусти, Господи, залудит он по полной схеме и пойдет по всем особым и политическим отделам – «пьянство на боевой службе», и потащат потом на парткомиссию не баталера, а его командира.

А еще что-то в боку колет, камни в желчном пузыре – дотянуть бы до дома без операции.

А дома-то своего никакого и нет. Так, однокомнатная хрущоба в Северодаре. Но это все брызги. Главное, открой нам звезду, Господи!

И Господь внял молитве командира, и штурман радостно закричал:

– Звезда, товарищ командир!

– Астрономический расчет на мостик!!!

Вот оно, счастье и чудо, явленное небесами: звезда Альтаир – альфа Орла, а к ней для полноты картины и Денеб, альфа Лебедя… Вот они – «три карты, три карты…» Три звезды.

2. Башилов

Живешь в постоянном ожидании беды, ЧП. Абсолютно никаких гарантий. Сердце к вечеру начинает дергаться и покалывать. Работает оно в диапазоне от валокордина до кофеина. Только выпил валокордин, только уснул – боевая тревога. Утро. Рассвет. А лодка не может погрузиться: негерметичен газовый тракт РДП. Как всегда, после зарядки сгорела уплотнительная резина на газовой захлопке. Абатуров мрачнее тучи. На корпус вылезают двое чумазых мотористов – менять злополучную прокладку. По закону сверхподлости тут же появляются цели. Сначала одна – визуально, едва различима в утренней дымке, затем акустик докладывает о другой цели, идущей с кормы… Мы сейчас на виду у всякого, кто проходит поодаль или пролетает над нами. Скрытность наша на волоске.

Абатуров смолит сигарету за сигаретой. Неужели это успокаивает?

Мы зависаем над самой Тирренской котловиной. Под килем свыше трех километров. Над такой бездной жутковато пребывать даже на поверхности. Но… картинка из нашей жизни: раннее утро. Командир и старпом отдыхают в своих каютах. Вахтенный механик читает «Литературную газету», а вахтенный офицер Федя-пом – в штурманской рубке. На прокладочном столе стоит магнитофон, и Федя слушает лекцию по сексологии. Рулевой-горизонтальщик клюет носом, почти спит. А под килем 3240 метров.

Привычные переборки коридоров, точнее, средних проходов, своды бортов, привычные до незаметности интерьеры отсеков, ровная и, кажется, незыблемая, как бетонный пол в казарме, палуба под ногами – все это заставляет забыть, где мы и что под нами и вокруг нас. Ровный свет, ровный гул, ровный киль, ровное течение жизни создают иллюзию безмятежного плавания и его благополучного исхода. Предаваясь этому благостному ощущению, экипаж ставит сам себя на край пропасти. Мы пытаемся сбивать это опаснейшее благодушие учебно-аварийными тревогами, но и к ним уже привыкли. Все эти «пробоины» и «пожары» матросы воспринимают как некие скучные абстракции. Они носятся с аварийными брусьями и раздвижными упорами, как негритянские воины, отгоняющие копьями злых духов в ритуальной пляске. Иногда даже хочется, чтобы что-нибудь случилось, но такое, легкопоправимое… Нервы бы встряхнуло…

Накаркал-таки! Механик на всплытии доложил командиру, что мы «охромели» на правый дизель.

– Да-а, мех, – насмешливо тянет Симбирцев. – Пора из аварийных брусьев весла вырубать и мотористов за них сажать.

Механику не до шуток. Неисправность надо устранить затемно – под водой много не наработаешь.

Спускаюсь в отсек. Жарко. Качает. Старпом привлек к ремонту всех, кто «кумекает в железках», даже кока Марфина, бывшего шофера.

Все прекрасно понимают: дизель не шутка; потеря хода в океане – за такие дела снимают командиров. Но самое главное – люди изголодались по живой – не учебной и не условной – работе.

Мотористы – «тяжелые силы» – обычно угрюмы и тяжелы на подъем; теперь я их не узнавал: они были расторопны и смышлены, веселы и смешливы. Кто-то из недр дизельного трюма напевал разухабистые песни.

В полутьме, в