Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

– Шестой флот приведен в «оранжевую» готовность.

Это значит, что командиры американских кораблей, обнаружившие подводные цели на дистанции торпедного залпа, получают право топить их, невзирая на международные последствия. Мы и так вне закона. Любая подводная лодка в подводном положении – вне международной юрисдикции. Еще не разработаны и не приняты нормы взаимобезопасного подводного плавания. Погрузился – все! Тебя больше нет для мирового сообщества, ты почти пират, ты вне наблюдения, а значит, вне закона…

Абатуров, взяв измеритель, быстро прикидывает наше положение и дистанцию до вероятного нахождения главной цели – авианосца. Предупреждение о его выходе мы получили слишком поздно. Теперь не увернуться.

Из динамика голос вахтенного акустика мичмана Голицына:

– Прямо по курсу – посылки гидролокатора, активный поисковый гидролокатор «Рейтеон» SADS-TG. Сила сигнала – один балл. Предполагаю – подводная лодка. Акустик.

– Есть, акустик. Докладывать через каждые три минуты.

– Есть.

Симбирцев с силой трет виски:

– Песец подкрался незаметно. Похоже, нас под танки бросили…

Очень похоже. Им не привыкать. Им – это московским штабистам. Это они управляют лодками в море из кабинетов в Большом Козловском. Большие Козлы… По-другому о них сейчас и не скажешь… Это они навязали нам режим связи «четыре – ЗАС – четыре», и где – в Тирренском море! Теперь каждые четыре часа надо подвсплывать под РДП, поднимать антенну «Ивы» и выходить на сеанс связи, надеясь соблюсти при этом скрытность. Соблюди ее средь бела дня, когда из воды торчит оголовок шахты РДП размером с мотоциклетную коляску, да еще семиметровый штырь антенны.

С тоской ждем доклада акустика: «Сила сигнала два балла!»

Два балла – это уж точно схватит, обнаружит, наведет…

Шарахнет по нам или не шарахнет? А что ему терять? Никто никогда не узнает, куда подевалась советская подводная лодка Б-410. Канул «Трешер» на глубину три километра, и сколько лет его искали… Сам погиб по неизвестной причине. Вот и про нас то же самое скажут: погибли по ошибке экипажа, человеческий фактор, провалились за расчетную глубину, или по халатности взрыв боезапаса произошел… Никто не будет на такой глубине исследовать наши обломки.

Интересно, у всех такие мысли или только у меня?

«На меня надвигается…» Тьфу! Вот привязалось! Вот у Высоцкого то, что надо: «Так лучше, чем от водки и от простуд… Другие придут, сменив уют на риск и непомерный труд…»

5.

Танкер уменьшил ход со среднего до малого. Почему? Что случилось? Наша шумовая маска заметно поредела…

Еще немного, и мы уже безо всякой акустики слышим певучее затихающее дзиньканье гидролокатора. Звуки мелодичны и прозрачны, как будто кто-то щелкает ногтем по краю большого бургундского бокала.

Чехов, умирая, попросил бокал шампанского. Шампанское марки «Их шторбе» – «Я умираю». Нам никто сейчас не поднесет бокал ни шампанского, ни даже нашего изрядно надоевшего пайкового вина «Старый замок»…

Какие красивые звуки! Есть в них нечто завораживающее, смертельно ледяное… Песни наяд? Голос подводной смерти…

Еще несколько минут, и там, на центральном посту американской лодки, проведут быструю классификацию цели, определят по шумовому портрету или еще как-то, что это советская субмарина, получат добро на залп и шарахнут самонаводящейся торпедой. Они никогда не увидят ни наших лиц, ни наших трупов, так же как и мы не увидим лиц наших убийц. Машинно-кнопочная дистанционная война.

И что, и вот сейчас будет конец? То есть для нас ничего уже не будет? Исчезнут ровный свет плафонов, и эта карта, и эти стальные своды, густо обросшие приборами, агрегатами, кабелями и прочей машинерией? Все исчезнет, и мы рухнем на двухкилометровую глубину, и наши тела и даже души навсегда останутся в склепе отсека? Интересно, бесплотная душа сможет покинуть раздавленную глубиной лодку? Наверное, сможет – через пробоину или трещину прочного корпуса… Наверное, сможет…

Я с тоской оглядываю центральный пост: вот все, что я вижу в последний раз… Спина боцмана, обтянутая голубой разовой майкой, согбенная над манипуляторами рулей глубины, левее рядом – рулевой-вертикальщик, молчаливый матрос-белорус Скорницкий в такой же замызганной голубой майке… Правее – вахтенный механик лейтенант Стефановский у пульта. За ним в глубине отсека видна лысина мичмана-трюмного Лесных, присевшего у вентилей станции всплытия-погружения.

Минута-другая, и все они станут моими вечными соседями по стальному склепу. Нет, собратьями по братской могиле.

Только подводники точно знают интерьер своего саркофага. Хорошо хоть не в вонючем втором отсеке отлетят наши души. Благородно принять смерть на центральном посту. Здесь никаких цистерн грязной воды, никакой серной кислоты в бесчисленных аккумуляторных коробах.

Черепная коробка подводной лодки. Здесь штурманская рубка и рубка радиометристов. Карты, приборы, экраны, циферблаты. Здесь посты управления рулями глубины и вертикальным рулем, здесь воздушные колонки станции всплытия-погружения… Ах да, здесь же и подводный гальюн! И баллоны с фекалиями. Ну что поделать. На лодке нет отсеков, идеально приспособленных для погребения своих обитателей.

Разве что первый. Там только торпеды. Отсек оружия – благородный отсек, к тому же он еще и отсек-убежище: выйти из него можно аж через семь выходов – через каждый из шести торпедных аппаратов, и через верх – через торпедопогрузочный люк. Но это при идеальных условиях на глубине не свыше ста метров. А здесь до дна морского, как говорит старпом, семь трамвайных остановок – два с лишним километра. А если быть точным, 2367 метров.

И принял он смерть от коня своего…

Какое сегодня число? Каким днем оборвется моя жизнь, наше общее экипажное бытие? 17 октября… Самая середина осени. По всей Москве сейчас разбросаны кленовые листья – огромные, словно желтые веера, перепончатые, словно крылья нетопырей. Они расклеены по черному мокрому асфальту, словно афишки об окончательном пришествии осени. И никто из тех, кто шагает сейчас по ним, даже не подозревает, что экипаж подводной лодки Б-410 висит на краю гибели, на свале глубин, над морской бездной… И всего-то 27 лет отпустила мне судьба! Как Лермонтову. Но сколько успел сделать этот гениальный поручик, и как мало – я.

Карта… Окно в тот мир, который мы оставили, уйдя под воду. Нарисованное окно – как очаг на полотне в каморке папы Карло.

И что теперь делать? Нырять, уходить влево или вправо – бесполезно. Слой скачка существует только для поисковиков надводных кораблей. Американский атомоход, скорее всего, как и мы, идет под слоем скачка, под спасительным нашим прикрытием…

«На меня надвигается по реке битый лед…»

Еще несколько минут жизни… Что можно успеть? Вспомнить самое главное,