Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

кедровых и несколько омульков вяленых, дала адрес – где-то возле Измайловского парка. Я зашёл, передал приветы и посылочку, и москвичка попросила подождать, пока её мама что-то в ответ соберёт. Я ждал, а она, будто меня и не было в комнате, стала подругам названивать по телефону: у нас-то гость из Сибири, из самой что ни на есть тайги, и борода при нём, да нет, не очень страшный, и медведей, наверное, видел, а хотите, приходите сами посмотреть на такое диво… Так уж ей хотелось выпендриться мной перед кем-нибудь, будто я снежный человек или кто-то в этом роде. Я сидел молча, – да и что я мог ей предъявить? – только весь вечер потом было не по себе, как будто окунули меня во что-то непотребное…

Зачем Гладышеву был нужен паж, я так и не понял. В маршруты с рюкзаком Григорий Петрович ходить не будет, а на экскурсию по нашим местам ему можно и налегке пойти. Скорее всего, взять паренька его попросил один из тех, кто сидит на номенклатурной ветке выше него. Тогда пусть Гладышев сам за него и отвечает. Только зарплату Аркаше будет платить не Гладышев, а институт. Государство, как известно, не обеднеет…

Вечером состоялся банкет по случаю высочайшего визита московского гостя. С нашей стороны на стол были выставлены солёный хариус и супчик из улан-удэнской тушёнки. А Гладышев привёз с собой две бутылки фирменной «Столичной» водки, три буханки мягкого хлеба, большую шоколадку (знал, что среди нас женщина) и несколько свежих огурцов. От всего этого мы успели отвыкнуть.

Между тостами Григорий Петрович рассказал нам новости из Нижнего, которые по рации узнавать мы не могли. Перегудов всё-таки попался на чём-то и, к превеликому общему удовольствию, был Лаврухиным из наших рядов изгнан, пытался через суд восстановиться – безуспешно. Потом тот же суд припаял Лаврухину три года условно, и он сразу уехал в Иркутск, предпочтя уволиться сам, чтобы не позориться неизбежным исключением из коммунистической партии и последующим лишением всех полномочий перед хорошо знавшей его поселковой властью и руководимым им персоналом. Обязанности начальника исполнял главный инженер Круглов. На Илигире дела шли своим чередом. Витя Коркин вполне освоился, Кирилл тоже там находился, вдвоём должны справиться. Впрочем, разведка сейчас шла на юго-западном фланге, где строение месторождения было совсем простым. А в следующем году надо будет переходить на центральную часть, представлявшую собой сложный, ещё не распутанный узел. По силам ли это им будет? На других наших участках шла обычная работа, без взлётов и провалов.

Вечер располагал к продолжительным, задушевным разговорам. Закат был ярким и медленным. Золотисто подсвечивая края облаков, солнце нехотя катилось куда-то в сторону Урала. Тёплый ветерок отгонял ленивых комаров, которые пытались пить нашу кровь лишь по зову инстинкта, а не от жажды. Что-то бесконечно бормотала речка.

Молодёжь стала расспрашивать Гладышева о московской жизни. Поведав несколько историй о событиях, которые не показывали по телевизору, изложив свои соображения о том, почему вся Москва обожает Окуджаву и не любит Евтушенко, Григорий Петрович повспоминал свою учёбу в Московском университете и плавно перешёл к анекдотам.

– Ночью в общежитии МГУ из комнаты девушек выходит парень, закутанный в простыню. Во-от. Ему навстречу – комендант и спрашивает с издёвочкой: «Ты что, Джавахарлал Неру?». А тот отвечает: «Не Неру, а Веру, только я не знал, что теперь это называется „джавахарлать“».

Он, часто и со вкусом «воткая», как все москвичи, рассказывал их долго, в том числе и «с картинками», при этом виртуозно обходясь без непечатных слов, и постоянно поглядывал на Тоню. Гладышев, несмотря на пробившуюся в бороде седину, был неукротимым бабником. Сначала он приезжал к нам с Мариной, представляя её своей лаборанткой. Ей было немного за двадцать, ладная такая, симпатичная девица. Не знаю, что она ему лаборантила, но жили они, не скрываясь, в одной палатке, и она вывешивала на просушку после стирки вместе со своими трусиками, прикрыв их марлей, и его бельишко. А потом слухи донесли до нас, что после того как на партбюро института Гладышеву вкатили выговор с занесением, он был вынужден Марину оставить. Позднее он иногда привозил с собой молоденьких аспиранток и свои отношения с ними уже не афишировал.

Ну, это его личные дела, а я не партбюро. Пусть живёт как хочет. А с Тоней ему ничего не светит, у них с Витькой всё хорошо.

Принц и Принцесса сидели во главе стола в Большом зале и пили из прозрачной хрустальной чаши. Только истинные влюблённые могли пить из этой чаши, ибо стоило лживым устам прикоснуться к ней, как хрусталь становился тусклым, мутным и серым.

Оскар Уайльд, «Замечательная ракета»

Единственная истинная любовь, которая стоит того, чтобы ей посвятить жизнь, заключается в полном взаимном доверии; она должна быть как хрусталь, в котором, сколько ни смотри, не увидишь ни единого пятнышка.

Андре Моруа, «Превратности любви»

С Гладышевым мы лезли на гору, где копали горняки, часа три. Или чуть меньше. Ему было нелегко. Сивая травка на его голове с круглой прогалиной на макушке мокрела от пота, он часто останавливался, чтобы перевести дух. Наконец мы подошли к длинной канаве, заданной поперёк склона для вскрытия жил по обломкам кварца. Ничего хорошего в ней не было. Обнажились две или три жилы мощностью в полметра, с небольшими пустотами без кристаллов. Потом я показал Григорию Петровичу ту самую жилу с погребом. Он походил, посмотрел и сел на траву покурить.

– Это всё?

– Чем богаты.

– Да, братцы-рудознатцы, – сказал Гладышев, с удовольствием затягиваясь «явской» «Явой», – это не объект. Делать тут больше нечего. Во-от.

Я не стал говорить ему, что понял это уже давно. Наоборот. Пусть оценит наши труды.

– У нас и другие находки есть. Вон на той горе похожие жилы. Будете смотреть? И на Можекане кое-что. Километров пятнадцать отсюда.

– Что там смотреть, – отмахнулся он. – Здесь нет главного: процесса. Во-от. И нет структуры. А без структуры месторождения не бывает. И без процесса.

– Нам всё равно объёмы надо выполнять, – сказал я. – Погонные километры, кубометры.

– Это да, – согласился Гладышев. – Выполняйте.

– Надоел этот мартышкин труд, – посетовал я. – Неужели нельзя что-то изменить? Мы и время, и деньги сэкономили бы, если бы не копали лишнего. И в маршруты зря не ходили бы. Это же полная чушь: показать, что ты был на самом краю пустой площади и увидел, что там действительно пусто. Будто нельзя это научно обосновать. Вы же можете