Тата - Валери Перрен

с кассетами под сиденье. Ана болтает без умолку обо всем на свете. О Колетт, сапожной мастерской, каникулах, эксгумация Бланш (спрашивает, буду ли я присутствовать), яхте, с которой она видела дельфинов, океане. Она переводит дыхание и добавляет, что в отеле был рояль, и она играла каждый день, и хозяин разрешал, хотя обычно никому не позволяет. На нем вечером играет пианист, развлекает клиентов вместе с другими музыкантами.

Я пытаюсь сосредоточиться, не отвлекаться, чтобы отвечать на вопросы дочери, и борюсь с желанием незаметно повернуть голову и взглянуть на Пьера. Он так и не снял пальто. Как будто собрался уезжать и готов вот-вот сняться с места. Одна из пассажирок просит у него автограф. Он любезно улыбается, благодарит за комплимент («Я обожаю все ваши роли, особенно в “Банкете выпускников” и “Окне”…») и говорит, что все сложилось как нельзя удачнее: «Режиссер тоже здесь…» Я улавливаю в голосе Пьера нотку раздражения, он вдруг начинает звучать неестественно любезно. Наверное, его слишком часто «возвращают» ко мне. Пассажирка мило улыбается. «Браво, мадам Дюген, обожаю ваши фильмы! Собираетесь снимать следующий фильм вместе с мужем?» Она явно не читает ни желтую прессу, ни глянцевые журналы. Я краснею, бормочу невнятно: «Я заканчиваю сценарий…» Ана решительно вмешивается: «Мои родители разошлись. Но мама все-таки собирается снимать новую картину». Мы с Пьером глупо улыбаемся женщине, не найдя, что добавить. Она удаляется с добычей в виде двух автографов, и Пьер поворачивается ко мне.

– Ты в подготовительном периоде?

Я вру нагло и отвечаю не моргнув:

– Заканчиваю «Ханну Рубен».

Он заинтригован.

– Хочешь снять картину об истории своей матери?

– Да.

– Это гениально, мама! Я получу маленькую роль? – вмешивается Ана.

– Если захочешь, дорогая, я напишу что-нибудь специально для тебя.

– Можно я буду пианисткой?

– Хорошая идея.

– Твоя речь в честь Колетт была великолепна! – Пьер берет ее за руку.

Он хочет поменять тему? Ана выглядит счастливой. Она думает, я вернулась на стезю созидания. Смотрю на нее, и фраза вылетает сама собой, прикусить язык не удается, хотя лучше было бы сказать это наедине. Увы, мы не всегда справляемся с эмоциями.

– Прости, родная.

Ана хмурит брови. Обожаю, когда она так делает и становится похожа на моего отца.

– Я прошу прощения за боль, которую тебе причинила.

– О чем ты, мама?!

– Я впустила в душу тоску, и ты страдала из-за меня. Это не повторится. Наша жизнь изменится.

– Мне она нравится, мама. Не хочу ничего менять… И вообще, у каждого есть право на страдание. Ты в последние годы напоминала какой-то… рыхлый лукум. А теперь у тебя появился мужчина и ты готовишься к съемкам.

Хорошо, что я сижу. Чувствую стыд и растерянность. Пьер смотрит с усмешкой:

– Ты кого-то встретила? Я рад.

Тон доброго старого ментора, раздающего очки, вызывает у меня дикое раздражение. А он не успокаивается:

– Он актер? Я его знаю?

Я отвечаю, рассмеявшись ему в лицо:

– Ну уж нет! Актерами я сыта по горло. Мой друг – врач.

Еще одна ложь. Я чувствую, что Корнелия смотрит на Ану, а дочка смотрит на Корнелию. Обе довольны. Улыбаются друг другу. Предательницы. Если бы они знали…

Пьер не отстает:

– Чем конкретно он занимается?

– Meharis.

Ну и рожа у него! Если бы я не возвращалась с похорон, это был бы один из лучших моментов моей жизни. Пьер по-настоящему озадачен. Чем именно? Тем, что я готовлюсь снимать без него? Или тем, что его место занял новый мужчина? То место, которое он оставил пустым и холодным. Делает вид, что читает Le Parisien, купленный в киоске на вокзале, открыв политический разворот. Он терпеть не может политику. «Новое правительство Николя Саркози, предложенное Франсуа Фийоном». Заголовок отражается на очках Пьера. Затемненных – чтобы реже узнавали. Свинья! Да-да, я называю свиньей Пьера Дюгена, короля моего сердца. Мою жизнь. Мою любовь. Того, с кем готова была сбежать еще несколько минут назад, если бы он предложил. Неужели жизнь сводится к такой малости? Все, кроме детей, – потенциальные «свиньи»…

Со временем,

Со временем все утекает[58].

Он сейчас, скорее всего, думает, что мой будущий фильм без него провалится. Что я обязана успехом ему. Именно так, и не иначе. Я ликовала, когда узнала количество просмотров его последней картины. Полный провал! К тому же с участием той, другой. Не стоит врать себе. В любом деле никто не желает добра другому, когда распадается союз. А все пожелания успеха – полное дерьмо, как говорит Ана.

– Мам, а ты помнишь первую встречу с Колетт? – спрашивает дочь.

Пьер по-прежнему делает вид, что читает. Корнелия дремлет. А я думаю, что сказать.

– Я помню запахи кожи и ваксы. Помню, как Колетт идет ко мне по улице Жан-Жореса в Гёньоне. Я рада снова ее видеть. Родители наверняка рядом, но я совершенно этого не помню. А Колетт взялась словно бы из ниоткуда, и я совсем еще маленькая, ужасно радуюсь встрече.

– Ты прослушала кассеты?

– Не все.

– Можно мне присоединиться?

– Да. Там Бланш, паузы, звуки дождя, пение птиц. Колетт все записывала.

– Из этого тоже вышел бы феерический фильм!

– Ну и выраженьице…

– Посмотрим вечером «Гарри Поттера», мам?

– Если захочешь.

– Ты не очень устала?

– Нет. Наоборот. Здорово будет отвлечься.

– В «Студии 28» объявили предпремьеру. А потом поедим в Villa des Abbesses?

– Договорились.

– Пойдешь с нами, Корнелия?

– У меня вечер занят.

– Свидание?

– Ана, – одергиваю я дочь, – это не твое дело.

– Мое! Дела Корнелии – мои дела. Пойдешь с нами, пап?

Кажется, моя дочка чокнулась.

– Куда?

Пьер, демонстративно шурша, складывает газету.

– На последнего «Гарри Поттера». Одри нет в Париже. Зачем тебе сидеть дома в одиночестве? Ты ведь не против, мама?

Пьер смотрит на меня. Ждет согласия? Бог его знает, чего он ждет…

– Хорошая мысль.

Мне хочется умереть! Дочь и Корнелия составили заговор – не понимаю зачем. Я сейчас в порядке, хоть и не решила, что делать со сценарием. Потратить на работу месяцы труда? Я никогда не планировала экранизировать историю матери и ее встречи с моим отцом. Сейчас я просто классифицирую воспоминания. Я всегда снимала настроенческие картины, вдохновляясь жизненными наблюдениями, разными событиями и свидетельствами людей, но никогда не писала о своей семье.

Пьер намерен отправиться в буфет и спрашивает, кто что хочет. Что пьют, возвращаясь с похорон? Наговорив кучу лжи? В поезде, где бывший едет, сидя напротив бывшей? И есть риск провести вместе вечер?

– Бурбон безо льда, пожалуйста.

– Трехсотлетней выдержки? – невозмутимо