Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

молвил он, словно пробуя и отыскивая тон, каким вести с нею дальнейший разговор, – давно-с!.. И принимали меня здесь когда-то иначе. Да, времена, известно, переменчивы, – насильственно хихикнул он вдруг, – об этом даже некий древний римлянин стихами выразился…

Княжна молчала.

– В последний раз, вероятно, и вхожу сегодня под сень сию, – продолжал Овцын тем же насилованно-ироническим тоном, – изгнан бе со срамом велиим и – безвозвратно… Так я говорю-с?

Глаза девушки мгновенно потемнели:

– Я не желаю видеть людей, настолько дерзких, что они дозволили себе забыться со мной!

Все лицо Иринарха передернуло. Он вскинул теперь в первый раз прямо на нее свои серые зрачки с каким-то пылающим выражением и злобы, и страсти…

– Ну, конечно, вы – и я, звезда – и червь!.. Как же сметь мне было, – он заикался и путался в словах от раздраженного волнения, – как сметь!.. Я не салонный пустозвон, я миндальничать не умею… Я не облекал свое… чувство в сентиментальный сумбур старого романтизма… Я понимал так, что и вы далеко отошли от него, что и вы отрешились от старых понятий и желаете идти свободною дорогой…

– Довольно, monsieur Овцын, – перебила его Кира, – к этому возвращаться не для чего! Если вам что-нибудь от меня нужно…

– Ну да, – не слушал он ее, – я высказался пред вами откровенно, под влиянием того здорового, естественного влечения, которое человек развитой испытывает к такому же здоровому и способному, я полагал, к правильно развитому женскому существу; ваши придворные грандёры, я полагал, не успели извратить в вас способность здравого мышления…

– Предваряю вас, – молвила княжна, возвышая голос, – что если вы намерены еще говорить об этом, я уйду из комнаты!..

Он как-то вдруг разом обробел и замолк. Руки его нервно сжались и словно закоченели, ухватившись всеми десятью пальцами за широкие поля его шляпы.

Кира видела это, и по надменным губам ее пробежала мимолетная усмешка (женщин всегда подкупает покорство)…

– Что же вам нужно от меня теперь? – спросила она чрез несколько времени с несколько уже смягченною интонацией в голосе. – Вы принесли мне, говорят, какой-то ящик… Где он?

– Я оставил его у вашей служанки, – ответил он, усиливаясь в свою очередь говорить спокойно и твердо, – пред вашим придворным цербером я почел бесполезным проносить его…

– От кого это?..

– От меня, собственно… если позволите, – сказал Иринарх, попадая опять на пошиб обычной своей развязности, – так как я уезжаю отсюда завтра…

– Куда? – невольно сорвался у нее вопрос.

– С поручением в Лондон, – многозначительно протянул он в ответ.

Кира поглядела на него:

– К Герцену? – медленно и тихо вымолвила она.

Он хихикнул:

– Само собою-с!

– Для чего?

– С поручением, – повторил он. – Да и для личного объяснения притом… Читали вы его последний нумер?

– Читала.

– Заметили там «Письмо из России» и ответ его по этому случаю?[47]

– Где ему советуют «звать Россию к топору»?

– Да, да, именно! – воскликнул Иринарх, сверкнув глазами.

– А он отвечает, что он враг кровавых переворотов и что во всяком случае не из Лондона мог бы такой зов поднять русский народ?

– Другими словами-с, – фыркнул Овцын, – я, мол, на словах богатырь, а на деле – тот же буржуа и постепеновец… Вот-с об этом мы и потолкуем с достопочтейным Александром Ивановичем! – добавил он, перекашивая губы судорожною гримасой.

Княжна еще раз поглядела на него.

– Это вы писали ему о «топоре»?

Он откинул волосы назад и как бы встряхнул этим движением все свое жидкое тело назад.

– Ну, кто бы там ни писал-с… a что ему об этом прочтется подобающая нотация, будьте насчет сего благонадежны-с!

– Как же это вы едете? – полюбопытствовала она. – Вы оставили университет?

– Распростился! Вольный гражданин отечества… и, по всей вероятности, вселенной, – произнес он с ударением и вскинул на нее исподлобья взгляд, в котором читалось жадное желание уловить скорее впечатление, какое могли произвести эти слова его на нее.

Но ничего он прочесть на лице ее не мог: она отвернулась и глядела на улицу.

– Так вот-с, – отрывисто, с едва одолеваемою досадой в звуке голоса, начал он чрез миг, – уезжая из Петербурга на… неопределенное время, я и возымел счастливую мысль просить вас сохранить у себя мои бумаги.

Она с раскрывшимися широко от изумления глазами повела теперь головою в его сторону:

– Отчего именно меня, и почему это такая, по-вашему, «счастливая» мысль?

– Очень просто-с, – ответил он самым бесцеремонным и самоуверенным тоном, – потому что если бы полицейским ищейкам удалось напасть на их след, дальнозоркость их замерла бы тотчас пред внушительною неприкосновенностью вашего обиталища.

Он ее огорошил этими словами в первую минуту. Но она тотчас овладела собой.

– И вы полагаете, – спросила она свысока, – что я не могу вам отказать в такой просьбе?

– Полагаю и – даже уверен, – сказал он, глядя на нее зорким и острым взглядом, – уверен-с, потому что в этих бумагах содержится касающееся не одного меня; уничтожить их я не имею права, скрыть куда в ином месте – нашел неудобным… a вас, несмотря на существующие между нами… недоразумения, – нахально промолвил он, – почитаю настолько честною личностью, что вы не захотите отказом вашим подвергнуть гибели лучших людей в России.

Она хотела возразить… и не решилась… Он взывал к ее великодушию, говорил о «лучших людях» (кто не верил в ту пору в существование этих «лучших людей»!), которые могли «погибнуть» вследствие ее отказа; дело касалось, наконец, все тех же «высоких идей человечества», которым сама она так горячо стремилась служить…

– Что же есть в этих бумагах? – спросила она неуверенным голосом, как бы откладывая минуту решительного ответа.

– Долго было бы рассказывать. Интересного много-с, одно могу сказать, над чем людям правительства пришлось бы провести дрожа не одну бессонную ночь! – сказал Иринарх, мрачно и грозно насупливая брови. – Они запечатаны, впрочем, и чтение их, таким образом, скомпрометировать вас не может, – язвительно прибавил он к этому, как бы в отместку за эту ее «нерешительность». Она только презрительно усмехнулась на это.

– Вы говорили, что едете на «неопределенное» время, – молвила она помолчав, – что же мне делать с этими бумагами, если вы долго… или совсем не возвратитесь?

– К вам явится в таком случае неизвестная вам личность и вручит вам в руки или чрез вашу прислугу запечатанный конверт, под которым вы найдете листок с надписью: Земля и Воля44; этого будет достаточно. Вы этой личности передадите ящик, а он вам даст в принятии его расписку с подписью им двух букв: З. и В. Вот и все!

Княжна чуть-чуть кивнула головой: хорошо, мол!

Настало довольно продолжительное молчание. Он мял