Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

наверно, или Муринина. Может, какая Донскова» – «А кто они?» – «Писательницы». – «А что пишут?» – «Детективы». – «А-а, детективы, вот что. То есть они-то тётки здоровые, ещё поживут, а детективы их умирают сразу после прочтения, умрут и те, что ещё не написаны». – «Зачем ты так говоришь?» – «Это не я говорю, а история литературы».

– Я ШЁЛ ЧЕРЕЗ людный базар. Осень была на износе. Вдруг бросилось мне в глаза, что дворник метёт, как косит. Разом вспомнилось: в вятских лугах я сено мечу в стога, в летнем хвойном лесу лукошко с малиной несу. И вот я, совсем мальчуган, строгаю из щепки наган. Бегу босиком по стерне, считаю круги на пне… Нам нужно совсем немного, чтоб вспомнить о многом за миг. Дороги, дороги, дороги… Мальчик, мужчина, старик.

КРЕСТНИКУ: Не покидай отца в печали, за мя, за грешного молись. Ты вспомни, как мы сожигали дни жизни. Это была жизнь? Но жизнь земная. Жизнь у Бога ещё нам надо заслужить. И у последнего порога уже не по-земному жить.

– Среди тревог, среди покоя необъяснимо нелегка меня хватает за живое по морю синему тоска. Внезапно вспомню: прилив – отлив. Залив уходит, шумит пролив… Забытой пластинки забитый мотив: настанет прилив и вернётся залив. Забытой картинки избитый сюжет: отливы – приливы, но там меня нет.

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ спросил меня (мы сидели в буфете ЦДЛ): «Ты когда-нибудь купал женщину в шампанском?» – «Нет». – «А чего? С гонорара, если тираж массовый, можно. Всего-то на ванну ящика три». – Поэт помолчал. – «Вообще-то это что-то страшное: голову замочит, волосы мыть, косметика потечёт. И шампанское после неё неохота пить». – «Оставь пару бутылок, всё не выливай». – «Шик не тот. Тут, брат, туфелькой надо из ванны черпать». – Ещё помолчал: «А сколько гусарили. Эта же процедура после того как разгорячатся, то есть все потные, туфля с ноги грязная, у! А дураки поэтам подражают, думают, поэзия. – Юра поднял глаза. – Все обезъяны: и поэты и читатели… И бабы».

ВЕСЬ УЧАСТОК уже был без снега. Уже и кормушку убрал. Но оказалось – рано. Снег зарядил ещё на четыре дня. Такой чистый, нежный, что не утерпел и ещё в нём повалялся. Специально баню топил. Полная луна. Ещё и комета такая огромная стояла, что ждали все чего-то плохого. А я любовался: и её Бог послал.

Утром, в воскресенье, причастился. Проповедь о монашестве. Прежний испуг от нашествия мира в лукавствиях мыслей. И прежняя молитва: «Господи, если ум мой уклоняется в лукавствие мира, то сердце моё да не отойдёт от Тебя».

Птичкам голодно – опять подвесил кормушку, обильно насыпал – чисто выщелкали, даже не видел когда.

Да, вернулась на немножко зима. Ещё, значит, не нагляделся на снег под луной, на деревья в куржаке. Давно не обмерзала борода. Давно не плакал тающими на ресницах тонкими льдинками.

Я ПИЛ МАССАНДРУ на мансарде, быв визави с мадамой Сандрой, забыв про мужа Александра. А он имел ручную панду. Он приобрёл её приватно, стажёром был когда в Уганде. Держал её он за ротондой. Вот взял её он на цугундер, вдобавок прихватил эспандер. Так что ж, выходит – мне кирдык? Попасть на острый панды клык? Ведь эта панда зверовата, привыкла жрать с утра до ночи. Я не её электората. И мне предстать пред панды очи? За что же эти мне напасти – во цвете лет исчезнуть в пасти? И за кого? За эту Сандру? Хотя она и красовата, но черезмерно полновата и неприлично толстовата, и как-то очень мешковата, к тому же даже глуповата. Да, вот я вляпался, ребята. Уж не писать мне палиндромы, не любоваться палисандром, не управлять машиной хондой, и не бывать мне в гастрономе, где только днём купил массандру.

Но – тихо! перемена темы: в зубах у панды хризантемы и смех в зубах у Александра. Кричит: «Хоть ты не толерантен и не страдаешь плюрализмом, и очень не политкорректен, приватизируй мою Сандру, а я в турне спешу, в круизо – вершить валютное авизо». Я закричал: «Нет, лучше панда».

– КТО ВЫДУМАЛ коммунизм: учёные или коммунисты? – «Коммунисты». – «Я так и думал. Учёные вначале бы на собаках испытали». (Уже давнее.)

МАМА: СЕЙЧАС полы мыть за шутку: крашеные, а раньше скребли, тёрли, два раза споласкивали и насухо чистыми тряпками протирали.

О своей маме: «Не фотографировалась, считала за грех. Были б в колхозе паспорта, на паспорт бы пришлось сняться». Я читаю книжку, она спрашивает мужа: «Коля, ладно ли она читает?» Тёмные были, своим детям не верил.

ДОСТОЕВСКИЙ: «НЕ в жидовском золоте дело. У нас и милостыни просить не стыдно. Чувство солидарности. Стыдятся – застреливаются». (ПСС в 30 т. Т. 15. С. 250.)

ПУТИ ВОСПИТАНИЯ начинались не по велению государства. При своих небольших знаниях не припомню примера симфонии государства и человека. Государство и общество, государство и партия – куда ни шло. Но человек для государства или помеха или рабочая (вариант: военная) скотинка. Таким оно его и выращивает. Особенно это видно в теперешние егэ-времена.

Пути воспитания шли так: Семья. Семья и церковь. Семья, церковь и государство. Церковь, семья и государство. Государство и остальное прикладное для него.

Ребёнка обучала семья, потом семья и церковь. А государству было выгодно оттянуть детей и от храма и от семьи на свои нужды. Когда ему было воспитывать человека, который «держит сердце высоко, а голову низко?» Легче же быть у власти, когда у подчинённых пустая голова и сытый желудок (вспомним средневековый Китай), когда человека можно дёргать за ниточки материальной привязанности к земным заботам. А вот когда церковь выращивала человека безразличного к земным благам, такой человек был земным властям страшен. Сейчас властям нужен человек всеядный в духовной ориентации.

Воспитанием решается участь человека. К чему он приклонится, что будет считать плохим, что хорошим, до какой степени будет управляем или будет мыслящим, легко ли его будет купить, перепродать, кем он будет по характеру: рабом, наёмником или сыном по отношению к своим обязанностям. Всё это решало воспитание.

Мудрость Божия видна во всём. Вот скворчики: скворец воспитывает справедливость – отталкивает прожорливого птенца и суёт червячка слабому. Видел, как кошка не пускала к блюдечку шустрого своего сыночка, пока его пушистая сестричка медленно лакала молоко крохотным розовым язычком. Или: из детства. Приехал к дедушке, помогал плотничать. Садимся обедать. Много братенников, то есть двоюродных братьев. На столе общее блюдо. Я взял ложку и тут же полез ею зачерпнуть. Братенники переглянулись, дедушка кашлянул. Я проглотил ложку и снова полез в блюдо. Дедушка