Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

Шепард медленно положил платок обратно в карман. Он бессильно рухнул на диван и уставился на ковер под ногами. Ступня подростка маячила в поле зрения. Сшитый по кусочкам ботинок, казалось, усмехался ему в лицо усмешкой самого Джонсона. Он стиснул подушку дивана, и костяшки пальцев побелели. Его сотрясла холодящая ненависть. Он ненавидел этот ботинок, эту ступню, этого парня. Его лицо побледнело. Ненависть душила его. Он пришел в ужас от самого себя.

Он схватил подростка за плечо и неистово вцепился, словно чтобы удержаться от падения.

– Так, послушай меня, – сказал он. – Ты потому в это окно заглянул, что хотел меня сбить. Только это тебе и надо было – погасить мою решимость помочь тебе, но моя решимость все та же. Я сильнее тебя. Я сильнее тебя, и я спасу тебя. Добро восторжествует.

– Неправильное ваше добро, – сказал подросток. – Неверное.

– Моя решимость все та же, – повторил Шепард. – Я спасу тебя.

Джонсон опять посмотрел на него хитрым взглядом.

– Не спасете вы меня, – сказал он. – Не спасете, а из дома выгоните. Те два раза это тоже был я – и первый раз, и второй, когда вы думали, что я кино смотрю.

– Нет, не выгоню я тебя из дома, – сказал Шепард. Его голос был бесцветным, механическим. – Я спасу тебя.

Джонсон боднул головой воздух.

– Себя спасайте, – прошипел он. – Меня только Иисус спасти может.

У Шепарда вырвался смешок.

– Меня не проведешь, – сказал он. – Я вычистил это из твоей головы там, в заведении. От этого по крайней мере я тебя спас.

У Джонсона напряглись все мускулы лица. Оно наполнилось, отвердевая, такой неприязнью, что Шепард отпрянул. Глаза подростка, точно кривые зеркала, отвратительно и нелепо коверкали его, Шепарда, облик. «Я вам покажу», – прошептал Джонсон. Он рывком встал и стремглав двинулся к двери, как будто ни секунды больше не мог находиться в его обществе, – но не к двери на улицу, а к той, что вела в задний коридор. Шепард повернулся на диване и посмотрел вслед вышедшему парню. Он услышал, как хлопнула дверь в его комнату. Нет, Джонсон не уходит. Взгляд Шепарда потерял пристальность. Глаза стали блеклыми и безжизненными, как будто потрясение, вызванное признанием подростка, только сейчас подействовало на всю глубину.

– Только бы ушел, – пробормотал он. – Только бы сам, добровольно сейчас ушел.

•••

Утром завтракать Джонсон явился, как первый раз пришел к ним в дом, в дедушкином костюме. Шепард не подал виду, но один-единственный взгляд подтвердил ему то, что он уже знал: он в ловушке, теперь пойдет не что другое, как война нервов, и Джонсон в ней победит. Шепард жалел, что судьба свела его с этим парнем. Тщетность его былого сочувствия сковывала его теперь до онемения. Он вышел из дома, как только смог, и весь день страшился вечернего возвращения. Была слабая надежда, что парня к его приходу уже не будет. Дедушкин костюм мог означать, что он собирается уйти. Ближе к вечеру надежда набрала силу. Когда он открывал входную дверь дома, сердце у него стучало.

Он задержался в прихожей и тихо заглянул в гостиную. Надежды как не бывало. Его лицо вдруг сделалось старым под стать седине. Подросток и мальчик сидели рядом на диване и читали одну и ту же книгу. Нортон прислонился щекой к черному рукаву костюма, в который по-прежнему был одет Джонсон. Подросток, читая, водил пальцем по строчкам. Ну прямо два брата – старший и младший. Шепард одеревенело глядел на эту картину почти минуту. Потом вошел в комнату, снял пальто и бросил на стул. Ни тот ни другой не обратил на него внимания. Он прошел на кухню.

Леола каждый раз перед уходом оставляла ужин на плите, а он вечером ставил еду на стол. Он опустился на кухонную табуретку и сидел, подавленный. Болела голова, нервы были напряжены. Он сидел и задавался вопросом, удастся ли так разъярить Джонсона, что он уйдет сам. Вчера он вспыхнул из-за Иисуса. Джонсон остервенел, а Шепарда этот поворот привел в уныние. Почему просто-напросто не сказать парню, чтоб уходил? Признать поражение. О том, чтобы и дальше иметь с ним дело, даже думать было противно. Парень смотрел на него как правый на виноватого, словно Шепард был чумной, морально ущербный. Шепард знал без всякого самодовольства, что он хороший человек, ему не в чем было себя упрекнуть. В своем теперешнем отношении к Джонсону он не был волен. Он был бы рад испытывать к нему сочувствие. Был бы рад, окажись он способен помочь ему. Он тосковал по времени, когда останется в доме с одним Нортоном, когда бороться надо будет только с примитивным эгоизмом мальчика, да еще с собственным одиночеством.

Он встал, снял с полки три большие тарелки и понес к плите. Рассеянно начал раскладывать по тарелкам каролинские бобы и мясо с овощами. Когда еда была на столе, он позвал их ужинать.

Они пришли на кухню с книгой. Нортон передвинул свой столовый прибор и стул на сторону Джонсона. Они сели рядом и положили книгу между собой. Это был черный томик с красным обрезом.

– Что читаете? – спросил Шепард, садясь.

– Святую Библию, – ответил Джонсон.

Боже правый, помоги мне, сказал про себя Шепард.

– Мы ее в десятицентовом магазине сперли, – сказал Джонсон.

– Мы? – пробормотал Шепард.

Он повернулся и грозно посмотрел на Нортона. У мальчика было просветленное лицо, глаза взволнованно блестели. Перемена в сыне впервые за все время поразила Шепарда. Нортон выглядел бодрым, собранным. На нем была синяя клетчатая рубашка, и Шепард никогда прежде не видел, чтобы у него так ярко голубели глаза. В нем ощущалась странная новая жизнь, его вид говорил о новых, более зрелых прегрешениях.

– Теперь, значит, воруешь? – спросил Шепард, глядя на него с пристрастием. – Щедрости не научился, а воровать – пожалуйста.

– Он нет, – сказал Джонсон. – Это я один спер. Он смотрел только. Ему нельзя мараться. А мне без разницы. Я так и так в ад пойду.

Шепарду было что сказать, но он придержал язык.

– Если только, – добавил Джонсон, – я не покаюсь.

– Покайся, Руфус, – сказал Нортон с мольбой в голосе. – Покайся, слышишь? Зачем тебе в ад?

– Хватит молоть чепуху, – сердито глядя на мальчика, приказал ему Шепард.

– Если покаюсь, я в пасторы двину, – сказал Джонсон. – Уж каяться, так каяться.

– А ты, Нортон? – спросил Шепард резко, раздраженно. – Кем хочешь стать, тоже пастором?

Глаза мальчика блеснули буйной радостью.

– Астронавтом! – прокричал он.

– Превосходно, – съязвил Шепард.

– От этих кораблей космических пользы ноль, если в Христа не