Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

с ноги Джонсона старый ботинок так, словно свежевал все еще полуживого зверя. В его лице чувствовалось напряжение. От вида расчехленной массы в грязном носке у Шепарда подступила тошнота. Он смотрел в сторону, пока длилось обувание. Сотрудник проворно зашнуровал новый ботинок.

– Ну, теперь встань и походи, – сказал он, – и убедись, что ты теперь реактивный самолет. – Он подмигнул Шепарду. – В этом ботинке, – сказал он, – парень забудет, что у него с ногой что-то не так.

Лицо Шепарда светилось от удовольствия.

Джонсон встал и прошел несколько шагов. Он переступал, не сгибая ног и почти не припадая на короткую. Отойдя, застыл и немного постоял к ним спиной.

– Чудесно! – воскликнул Шепард. – Чудесно!

Он словно подарил парню новый позвоночник.

Джонсон повернулся. Его губы были стиснуты в ледяную ниточку. Он вернулся на сиденье и снял ботинок. Потом засунул ступню в старый и начал его зашнуровывать.

– Хочешь отнести домой и там проверить, как он на ноге? – тихим голосом спросил сотрудник.

– Нет, – сказал Джонсон, – я вообще носить его не буду.

– Чем он тебе нехорош? – спросил Шепард, повышая тон.

– Мне нового ботинка не надо никакого, – сказал Джонсон. – А когда надо будет, сам себе найду, во что ногу обувать.

Сказал с каменным лицом, но с блеском торжества в глазах.

– Послушай, парень, – промолвил сотрудник, – у тебя с ногой или с головой непорядок?

– Себе лучше башку намочите, – огрызнулся Джонсон. – У вас вон мозги горят.

Сотрудник угрюмо, но с достоинством встал и, держа ботинок за шнурок и позволяя ему уныло покачиваться, спросил Шепарда, как с ним быть.

Лицо Шепарда налилось темной, злой краснотой. Он смотрел прямо перед собой – на кожаный корсет с искусственной рукой.

Сотрудник повторил вопрос.

– Заверните, – пробормотал Шепард. Он перевел взгляд на Джонсона. – Повзрослеть ему для этого ботинка надо, выясняется, – сказал он. – Я думал, он вышел из детского возраста.

Подросток скосил на него глаза.

– Зря думали, – сказал он.

•••

Вечером они, как обычно, сидели в гостиной и читали. Шепард хмуро окопался за воскресной «Нью-Йорк таймс». Хотелось вернуть себе хорошее расположение духа, но стоило ему подумать об отвергнутом ботинке, как он ощущал новый прилив раздражения. Он даже взглянуть на Джонсона не решался. Подросток, он рассудил, отказался от ботинка из-за неуверенности в себе. Испытав благодарность, Джонсон этой своей благодарности испугался. Он не знает, как быть с новым «я», которое начал в себе осознавать. Он увидел угрозу чему-то в своей былой личности; впервые в жизни ему приходится посмотреть на себя как следует и оценить свои возможности. Он самоопределяется, исследует себя. Нехотя Шепард почувствовал слабый возврат симпатии к подростку. Прошло еще несколько минут, и он опустил газету и перевел на него глаза.

Джонсон сидел на диване с энциклопедией и смотрел поверх нее. Лицо – как у впавшего в транс. Казалось, он вслушивается во что-то далекое. Шепард глядел на него пристально, но подросток продолжал слушать и не поворачивал головы. Бедняга совсем потерялся, подумал Шепард. А он-то весь вечер просидел, читал угрюмо свою газету и ни слова не произнес, чтобы ослабить напряжение.

– Руфус, – сказал он.

Джонсон сидел по-прежнему, слушал в полной неподвижности.

– Руфус, – заговорил Шепард медленно, как будто стараясь его перегипнотизировать, – ты можешь стать в этом мире кем только пожелаешь. Ученым, архитектором, инженером – кем только тебе захочется быть, и, чем ты ни решишь заниматься, ты способен добиться в этом выдающихся успехов.

Ему представилось, что его голос проникает в подростка, входит в черные пустоты его психики. Джонсон подался вперед, но глаза смотрели все туда же. На улице хлопнула, закрываясь, дверца машины. Потом тишина. Потом внезапный взрыв дверного звонка.

Шепард подскочил, пошел к двери, открыл. Все тот же полицейский, что приходил раньше. У обочины – патрульная машина.

– Дайте-ка на парнишку этого глянуть, – сказал полицейский.

Шепард, насупившись, отступил в сторону.

– Он весь вечер был здесь, – сказал он. – Заверяю вас.

Полицейский вошел в гостиную. Джонсон выглядел полностью ушедшим в книгу. Секунду спустя он поднял голову с досадливым видом, как великий ученый, которого отвлекли от работы.

– Скажи-ка, дружок, что ты там полчаса назад высматривал в окно кухни на Винтер-авеню? – спросил полицейский.

– Перестаньте преследовать этого мальчика! – потребовал Шепард. – Я вас заверяю: он был здесь, со мной.

– Вот, слышали? – спросил Джонсон. – Я тут все время был.

– А такие следы не каждый оставляет, – сказал полицейский и бросил взгляд на его ступню.

– Там не могло быть его следов, – прорычал взбешенный Шепард. – Он все время был тут. Вы и свое, и наше время зря тратите. – Он почувствовал, что скрепляет этим «наше», как печатью, свою солидарность с подростком. – Как мне это надоело, – сказал он. – Вам просто лень потрудиться и найти, кто этим занимается. Нет, сразу сюда бездумно.

Полицейский, пропустив это мимо ушей, продолжал сверлить Джонсона взглядом. На мясистом лице глаза у него были маленькие и зоркие. Наконец он повернулся к выходу.

– Рано или поздно возьмем мы его за шкирку, – сказал он, – как башку опять куда-нибудь сунет.

Шепард пошел следом к двери и с силой захлопнул ее за ним. Его настроение было лучше некуда. Ровно то, в чем он нуждался. Он вернулся с лицом, полным надежды.

Джонсон, пока его не было, положил книгу, и теперь он сидел, глядя на взрослого с хитрецой.

– Спасибочки, – сказал он.

Шепард опешил. Взгляд подростка был взглядом хищника. Он открыто над ним глумился.

– А вы неплохо сами-то умеете врать, – сказал Джонсон.

– Врать? – пробормотал Шепард. Он что, все-таки выходил и вернулся? Шепарду сделалось тошно. Потом – прилив гнева. – Так ты выходил? – спросил он с яростью. – Я не видел, чтоб ты выходил.

Подросток только ухмыльнулся.

– Ты поднимался на чердак к Нортону, – сказал Шепард.

– Не-а, – сказал Джонсон, – пацан совсем свихнулся у вас. Ему только в телескоп этот вонючий пялиться.

– Не надо мне про Нортона, – резко оборвал его Шепард. – Где ты был?

– В сортире вашем розовом заседал, – сказал Джонсон. – Один-одинешенек, без свидетелей.

Шепард вытер лоб платком. Заставил себя улыбнуться.

Джонсон закатил глаза.

– Не верите вы в меня, – сказал он голосом таким же надтреснутым, каким он был накануне в темной комнате. – Вид только делаете, будто у вас ко мне доверие, а нету никакого. Припечет – смоетесь, как все. – Трещина в голосе стала преувеличенной, комической, издевка – явной. – Не верите вы в меня. Доверия ни на грош никакого нету, – жаловался он. – И не лучше соображаете, чем этот легавый. Насчет следов – это он ловил меня так. Нету там следов никаких. Там на задах все заасфальтировано,