Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

– Когда-нибудь ты сам, может статься, на Луну отправишься, – сказал Шепард. – Я не удивлюсь, если через десять лет туда начнутся полеты на регулярной основе. А вам, ребята, почему бы не сделаться космоплавателями? Астронавтами!

– Астролопами, – проворчал Джонсон.

– Астронавтами или астролопами – как тебе угодно, – сказал Шепард, – но вполне ведь возможно, что ты, Руфус Джонсон, полетишь на Луну.

Что-то в глубине глаз подростка шевельнулось. Весь день он если и шутил, то мрачно.

– Живой я не долечу туда, – сказал он, – а как помру, мне дорога в ад.

– Но долететь долетишь, это главное, – сухо заметил Шепард. Лучший способ отзываться на такое – легкая насмешка. – Луну мы видим. Мы знаем, что она там есть, что она существует. А что ад существует, никто надежных данных не предоставил.

– Библия предоставила, – хмуро возразил Джонсон, – а как кто помер и в ад попал, гореть будет вечно.

Нортон подался вперед.

– Кто говорит, ада нету, – сказал Джонсон, – тот против Христа говорит. Мертвых судят судом, и нечестивые осуждены. Там им гореть, там плач стоит и скрежет зубов, – продолжал он, – и вечная тьма.

Нортон открыл рот. Его глаза сделались пустыми.

– Там сатана правит, – сказал Джонсон.

Мальчик кое-как встал и шатко шагнул в сторону Шепарда.

– Она там сейчас? – громко спросил он. – Она горит в аду? – Толчками ноги он выпутался из веревки. – В этом огне?

– Господи ты боже мой, – пробормотал Шепард. – Нет, конечно, – сказал он. – Руфус ошибается. Твоя мама – ее нигде нет. Она не страдает. Ее просто нет.

Ему легче бы приходилось, скажи он Нортону, когда его жена умерла, что она отправилась на небо и когда-нибудь он опять с ней свидится, но он не мог себе позволить растить ребенка во лжи.

Лицо Нортона начало кривиться. На подбородке появился желвак.

– Послушай меня, – быстро сказал Шепард и притянул мальчика к себе. – Дух твоей мамы продолжает жить, он живет в других людях и будет жить в тебе, если ты будешь добрым и великодушным, как она.

Взгляд бледных глаз сына недоверчиво отвердел.

Жалость Шепарда сменилась отвращением. Лучше, получается, чтобы она была в аду, чем нигде?

– Пойми, – сказал он, – ее не существует. – Он положил ладонь Нортону на плечо. – Вот и все, что я могу тебе дать, – сказал он с тихим раздражением. – Только правду.

Мальчик не завыл, не заплакал, но выкрутился из его рук и схватил Джонсона за рукав.

– Она там, Руфус? – спросил он. – Она там, в огне горит?

Глаза Джонсона блеснули.

– Ну, – сказал он, – если грешница, то да. Была она блудницей?

– Твоя мама не была блудницей, – резко произнес Шепард. У него возникло ощущение, что он ведет машину без тормозов. – Ладно, хватит уже этих глупостей. Мы говорили про Луну.

– Она верила в Христа? – спросил Джонсон.

Нортон не знал, что ответить. После паузы промолвил: «Да», как будто почувствовал, что это необходимо.

– Верила, – сказал он. – Все время.

– Нет, не верила, – пробормотал Шепард.

– Все время, – настаивал Нортон. – Сама говорила, что верит, я много раз слышал.

– Тогда спасена, – сказал Джонсон.

У мальчика по-прежнему был растерянный вид.

– Где? – спросил он. – Где она сейчас?

– Высоко, – сказал Джонсон.

– Где, где? – допытывался Нортон, дыша открытым ртом.

– Где-то на небесах, – сказал Джонсон, – но туда, пока не помер, не попадешь. Корабли космические туда не ходят.

В его глазах зажегся неотпускающий свет, цепко взявший цель, как луч прожектора.

– Полет человека на Луну, – сумрачно проговорил Шепард, – будет очень похож на то, как миллиарды лет назад первые рыбы выбрались из воды на сушу. У них не было скафандров для безводной среды. Им надо было вырастить все необходимое внутри себя. И у них развились легкие.

– Когда умру, я в ад попаду или буду где она? – спросил Нортон.

– Если прямо сейчас, то где она, – ответил Джонсон, – а проживешь подольше, тогда в ад.

Шепард решительно встал и взял с сундука лампу.

– Закрой окно, Руфус, – сказал он. – Пора уже нам спать ложиться.

Спускаясь с чердака, он услышал позади себя громкий шепот Джонсона:

– Завтра тебе все растолкую, пацан, когда он смотается.

•••

На следующий день, когда двое ребят подошли к стадиону, он увидел их, выходящих из-за трибун и огибающих край поля. Ладонь Джонсона лежала на плече Нортона, голову он наклонил к уху мальчика, чье лицо выражало полнейшее доверие, рассветную озаренность. Гримаса Шепарда сделалась тверже. Джонсон на свой манер пытается вывести его из терпения. Но нет, это ему не удастся. Нортон не настолько одарен, чтобы ему можно было причинить серьезный вред. Шепард смотрел на лицо сына – маленькое, туповато поглощенное. Зачем стараться сотворить из него что-то выдающееся? Рай и ад – для посредственного ума, а на большее он не тянет.

Ребята зашли на трибуны и сели в нескольких шагах от него, лицами к нему, но как будто его не видя. Он обернулся и бросил взгляд на поле, по которому были рассыпаны маленькие бейсболисты. Потом двинулся к трибунам. Шипящий голос Джонсона при его приближении умолк.

– Ну, чем, друзья, сегодня занимались? – приветливо спросил он.

– Он мне рассказывал… – начал Нортон.

Джонсон пихнул его локтем в бок.

– Ничем особо не занимались, – сказал он. Его лицо было подернуто пленкой равнодушия, но сквозь нее явственно просвечивала наглость заговорщика.

Шепард почувствовал, что кровь бросилась в лицо, но сдержался и промолчал. Мальчик в бейсбольной форме, который шел за ним следом, теперь притронулся сзади к его ноге битой. Он повернулся, приобнял мальчика за шею и пошел с ним обратно на поле.

Вечером, когда он поднялся на чердак к телескопу, то увидел, что Нортон там один. Сын сидел сгорбившись на упаковочном ящике и пристально смотрел сквозь трубу. Джонсона не было.

– А где Руфус? – спросил Шепард. Нет ответа.

– Я тебя спрашиваю, где Руфус? – повысил он голос.

– Ушел куда-то, – ответил мальчик, не оборачиваясь.

– Куда? – спросил Шепард.

– Он просто сказал, выйдет куда-то. Сказал, надоело смотреть на звезды.

– Понятно, – угрюмо промолвил Шепард. Потом повернулся и спустился с чердака. Обошел весь дом, но Джонсона не обнаружил. После этого сел в гостиной. Вчера еще он был уверен, что с подростком дела идут как надо. А сегодня уже допускал возможность неудачи. Слишком он был снисходителен, слишком озабочен тем, чтобы Джонсон хорошо к нему относился. Он почувствовал укол вины. Какая разница, хорошо он к нему относится или нет? Зачем ему хорошее отношение Джонсона? Когда парень вернется, придется кое-что ему