Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

угодно – из Кенсингтона, Илинга, Масуэл-Хилла. Не делается никаких попыток разграничить участки, все стекается в центр города. Я вам прямо говорю, друзья: беспорядок в этом деле невообразимый. А какие меры принимаются против этого? Ничего, абсолютно ничего. Мы продолжаем старую-старую рутину, грохочем жестяными копилками, продаем на улицах флажки в пользу больных, печатаем воззвания, заставляем студентов кривляться в маскарадных костюмах, собирая пенсы. О молодых европейских странах можно сказать одно – там дело делают! Боже, если бы мне дали действовать! Я бы разрушил до основания больницу Виктории и поставил новую легочную больницу в Бенхаме, проведя туда прямое сообщение. И, видит Бог, я бы увеличил этим процент выздоравливающих!

Это было только вступление. Спор разгорался.

Филип сел на своего конька. Говорил о том, как глупо требовать от практикующего врача, чтобы он был мастером на все руки, заставлять его тащить на своих плечах каждого больного до того восхитительного момента, когда за плату в пять гиней является какой-нибудь специалист, которого он до тех пор никогда в глаза не видел, и заявляет ему, что уже слишком поздно.

Хоуп без всяких смягчений и сдержанности охарактеризовал положение молодого бактериолога, угнетенного духом торгашества и консерватизма, зажатого между фирмой химиков, которая платит ему жалованье за приготовление патентованных лекарств, и комитетом слабоумных стариков.

– Можете себе представить, – шипел Хоуп, – братьев Маркс, сидящих в расхлябанном автомобиле с четырьмя рулями и неограниченным числом рожков? Это наш комитет!

Они засиделись за полночь, а затем неожиданно перед ними на столе очутились сэндвичи и кофе.

– О миссис Мэнсон! – запротестовал Хоуп с учтивостью, которая показывала, что он, как насмешливо объявил Денни, в глубине души приличный молодой человек. – Мы уж, верно, здорово вам недоели… и отчего это, когда долго разговариваешь, непременно проголодаешься? Надо подать Винни новую идею: исследовать влияние утомления на желудочную секрецию. Ха-ха-ха! Это замечательная формулировка в стиле нашей Лошади!

Хоуп распрощался, горячо уверяя, что он чудесно провел вечер, а Денни по праву старого друга остался еще на несколько минут. Когда Эндрю вышел, чтобы вызвать по телефону такси, он смущенно извлек из кармана небольшую, очень красивую испанскую шаль.

– Профессор, вероятно, меня зарежет, – сказал он. – Но я привез вам эту штуку. Не говорите ему, пока я отсюда благополучно не уберусь. – Он не захотел слушать выражений благодарности, которые его всегда очень стесняли. – Любопытно, что все эти шали привозятся из Китая. Они, собственно, не настоящие испанские. Эту я получил через Шанхай.

Наступило молчание. Слышно было, как Эндрю шел из передней, от телефона.

Денни поднялся. Его добрые глаза, окруженные морщинками, избегали взгляда Кристин.

– Я бы, знаете ли, на вашем месте не стал слишком тревожиться за него. – Он улыбнулся. – Но мы должны попробовать вернуть его к прежним блэнеллийским настроениям.

Х

В начале пасхальных каникул Эндрю получил письмо от миссис Торнтон с просьбой приехать в отель «Браун» и осмотреть ее дочь. В письме она коротко сообщала, что нога у Сибил все еще болит, и так как при их встрече у миссис Лоренс он проявил большое участие, она очень хотела бы с ним посоветоваться. Польщенный этой данью уважения, Эндрю немедленно отправился к миссис Торнтон.

Осмотрев Сибил, он нашел, что случай очень простой, но требующий немедленной операции. Он выпрямился, улыбаясь толстушке Сибил, которая, сидя на краю кровати, натягивала длинный черный чулок на свою обнаженную ногу, и обратился к ее матери:

– Костная мозоль. Если запустить, то может образоваться молоткообразное искривление большого пальца. Вы, я думаю, уже об этом предупреждены.

– Да, то же самое говорил их школьный врач. – Миссис Торнтон не казалась пораженной. – Мы уже к этому готовы. Сибил можно поместить в какую-нибудь лечебницу здесь, в Лондоне. Но вот что: я чувствую к вам доверие, доктор. И хочу, чтобы вы все это взяли на себя. Кому лучше всего поручить операцию, как вы думаете?

Этот прямой вопрос поставил Эндрю в затруднительное положение. По роду своей работы он встречался со многими видными терапевтами, но из лондонских хирургов не знал никого. Вдруг он вспомнил об Айвори. И сказал с готовностью:

– Это мог бы сделать мистер Айвори, если он сейчас не занят.

Миссис Торнтон слышала о мистере Айвори. Ну разумеется! Ведь это тот хирург, о котором с месяц назад писали все газеты, так как он летал в Каир, чтобы спасти человека, с которым случился солнечный удар… Весьма известный человек! Миссис Торнтон очень понравилась идея поручить ему операцию дочери, но она поставила только одно условие: Сибил должна быть помещена в лечебницу мисс Шеррингтон. Там перебывало столько ее знакомых, что она ни за что не хотела отпустить дочь в какое-нибудь другое место.

Эндрю отправился домой и позвонил Айвори со всей осторожностью человека, делающего предварительную разведку. Но тон Айвори, дружеский, доверчивый, чарующий, его успокоил. Они уговорились вместе осмотреть больную на следующий день, и Айвори заверил Эндрю, что хотя, по его сведениям, лечебница Иды переполнена до самого чердака, он сумеет ее убедить найти место для мисс Торнтон, если это понадобится.

На другое утро, когда Айвори в присутствии миссис Торнтон веско подтвердил все, что нашел Эндрю, прибавив, что операцию нужно делать не откладывая, Сибил перевезли к мисс Шеррингтон, и через два дня, когда она там окончательно устроилась, оперировали.

Эндрю тоже присутствовал при операции. На этом самым серьезным и дружеским образом настоял Айвори.

Операция была нетрудная – в Блэнелли Эндрю, конечно, справился бы с ней один, – но Айвори, видимо вовсе не склонный торопиться, проделал ее с импонирующей торжественностью и мастерством. В длинном белом халате, четко выделявшем его массивное твердое лицо с сильно развитой челюстью, он представлял собой мощную фигуру. Никто в такой полной мере не отвечал представлению публики о великих хирургах, как Чарльз Айвори. У него были красивые тонкие руки, которыми народная фантазия всегда наделяет героя операционной. Красивый и самоуверенный, он был необыкновенно внушителен. Эндрю, также надевший халат, наблюдал за ним, стоя с другой стороны стола, с невольным завистливым уважением.

Две недели спустя, когда Сибил Торнтон вышла из лечебницы, Айвори пригласил Эндрю на ланч в клуб «Саквилл». Это был приятный ланч. Айвори в совершенстве владел искусством разговора, легкого и занимательного, сдобренного запасом последних новостей, и умел сделать так, чтобы его собеседник почувствовал себя человеком одного с ним круга. Высокая столовая клуба с потолком работы Адама и хрустальными люстрами была полна знаменитостей – Айвори назвал их любопытными.

Эндрю все это очень льстило, как и рассчитывал, без сомнения, Айвори.

– Вы должны разрешить мне выставить вашу кандидатуру