Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов

– За это могут судить!.. За это могут проклясть!.. За это могут голову оторвать!.. – Премьер волновался, трусил и одновременно рисковал и считал. Верил Зарецкому – и ждал от него вероломства. Умоляюще смотрел на него. Был в его власти. Он ненавидел и обожал. Мечтал о том времени, когда вырвется наконец из цепких объятий и отомстит за многолетнюю муку.

– Решайся, – чувствовал его колебания Зарецкий. – План подготовлен в деталях. Намечены пути отвода войск. Намечены места их тайной концентрации для ответного молниеносного удара. Намечены аэродромы, откуда авиация полетит на бомбежку. Выделены средства для подкупа. Выделена квота на генеральские назначения и на звания Героев России. Решайся! Будь Наполеоном!..

Белосельцеву казалось, ему погружают металлическое сверло в глубину живого сочного зуба. Решение, которое готово было обернуться катастрофической войной, массивными перемещениями войск, распадом Кавказа, бессчетными трагедиями, смертями и подвигами, иные из которых будут отмечены геройскими званиями, вдохновят баталистов, побудят художников писать новую «Гернику» или «Апофеоз войны», – подхваченное и усиленное тысячекратно политической и военной машиной, обретая черты исторического события, это решение принималось в мерзких соплях и трусливых слезах проходимцами, место которым в тюрьме. На поле брани, где-нибудь в Аргунском ущелье, молодой офицер, умирая, подобно князю Болконскому, будет видеть голубое небо над головой, а романтически настроенный разведчик, подобный ему, Белосельцеву, станет усматривать божественный промысел, касаясь брони подбитого танка с холодным пеплом сгоревшего экипажа.

– Учти, эти минуты, которые ты сейчас проживаешь, – это твой неповторимый и роковой перекресток! Либо ты кубарем полетишь вниз и окажешься каким-нибудь мелким безвластным клерком в какой-нибудь Счетной палате или Пенсионном фонде, куда тебя упрячут из сострадания и для того, чтобы ты прикусил язычок. Либо ты взлетишь, как ракета, на вершину власти! Станешь властителем России, как Петр, как Сталин, возьмешь на себя в условиях современной России их бремя и миссию!..

Зарецкий, растопырив пятерню, устремил ее к Премьеру. Он словно пронзал его длинными заостренными пальцами, с которых срывались фиолетовые лучи, впрыскивались в кровь Премьера, растекались ядовитым сладким дурманом. Было видно, что у Премьера кружится голова и на губах возникает подобие наркотической безумной улыбки.

– Дагестан – лишь часть твоего триумфа, который завершится отречением Истукана и провозглашением тебя преемником. Я веду тонкую игру с Истуканом, уговариваю его и пугаю. Рассказываю о заговорах среди военных. О неизбежном мятеже оголодавшего народа. О намерении регионов объявить о выходе из России. О коварных американцах, которые составляют карту криминальной России, где помечены все преступные группировки, их связи с губернаторами, ведущими политиками, министрами и крупными чиновниками. С помощью этой карты, на которой видна вся гниль продажной российской элиты, американцы смогут управлять Россией, шантажируя чиновных воров, включая членов его семейства. Я намекаю о возможном покушении на него самого, а также на жену и дочек. Живописую ужасную судьбу Чаушеску, доводя Истукана до слезных истерик. Он подорван, неизлечимо болен, мечтает уйти в отставку, но так, чтобы обеспечить себе безопасное и тихое забвение вдали от неизбежных катастроф. – Зарецкий счастливо засмеялся, представляя плачущего Истукана, потерявшего разум, готового забраться под дубовый, с гнутыми ножками, стол, на котором его жена зло расставляет голубой саксонский сервиз. – Ты, как только станешь преемником, выдашь ему ярлык на неприкосновенность, оградишь от преследований за Беловежский заговор, за расстрел Парламента, за развязывание чеченской войны. Мы вывезем его за рубеж и покажем миру кротким богомольным старцем где-нибудь в Вифлееме, в яслях, где родился Христос. А потом поселим в альпийском замке, который уже для него построен. В вязаной тирольской шапочке он станет беседовать с туристами, и они будут называть его русским Санта-Клаусом. Люди о нем забудут, и ты один окажешься в фокусе мирового внимания…

Белосельцеву казалось – голова Премьера превращается в зыбкий водяной пузырь, в котором колышутся желтоватые, с розовой сукровью, мозги. Он был похож на огромного эмбриона с лиловой пуповиной, в которую Зарецкий вливает соки, витамины, дозированные растворы, выкармливая внеутробного, страдающего водянкой мозга младенца, который качается в невесомости, как привязанный за трос космонавт.

– Ты выиграешь молниеносную войну в Дагестане и возьмешь в плен Басаева. Мы провезем его в клетке по всей России, и ты предстанешь перед народом как избавитель. Прилетишь в истребителе на аэродром Махачкалы, и войска пройдут перед тобой победным маршем. Как Потемкину присвоили имя Таврический, так тебя станут называть Дагестанский. Все это обеспечит тебе оглушительную победу на выборах, проведение которых я возьму на себя. Я уже веду переговоры с губернаторами, чтобы они оказали тебе поддержку и в урнах оказалось большинство твоих бюллетеней, и тогда коммунисты, как всегда, верноподданно поздравят тебя с победой. Я уже строю верную тебе политическую партию, которая оттеснит коммунистов. Подыскиваю ей какое-нибудь сильное звериное имя, например «Русский медведь»…

На устах Премьера блуждала безумная, больная улыбка. В закатившихся глазах не было видно зрачков, а только голубоватые мертвенные белки. Такие лица бывают у наркоманов, лежащих на заплеванном бетонном полу, когда им снятся перламутровые пространства с прозрачными золотистыми духами, летящими над гладью бирюзовых озер. Потом их застывшие, обмороженные тела кидают в кузов гробовозок, и они со стуком бьются ледяными затылками о железный борт.

– Я придумал великолепный спектакль твоей инаугурации. Нанял режиссера, костюмера, художника, постановщика самых пышных опер Большого театра. Смысл инаугурации в том, чтобы соединить расколотое и враждующее общество, выиграть историческое время, не допустить великой смуты. Мы сохраним в геральдике государства двуглавого орла, чтобы утешить сентиментальных монархистов, но вернем советский гимн, чтобы наши «красные старики» вставали, опираясь на свои костыли. Тебя будет благословлять Патриарх, но под «красный гимн», под трехцветным «либеральным» флагом, и каждый будет считать тебя своим президентом. Мы восстановим почетный караул у Мавзолея, но солдаты наденут мундиры Преображенского полка и будут держать у бедра гладкоствольные старинные ружья. Мы не станем выносить Ленина из гробницы, но создадим внутри светомузыку, и вождь пролетариата будет освещаться всеми цветами радуги, и посещение Мавзолея выльется в красивый и дорогостоящий аттракцион. Воинов, геройски погибших на дагестанской войне, мы похороним в Кремлевской стене, и их святые могилы, их жертвы, принесенные во имя новой России, соединят могилы «белых царей» и «красных вождей», остановят борьбу мертвецов, загробное сраженье костей, и наступит долгожданный гражданский мир. Мы вернем армии орден Красной Звезды, который герои станут носить рядом с Георгиевским крестом. В своей инаугурационной речи ты упомянешь Петра и Сталина, и если