Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

Давние времена

Среди моих новелл много таких, в которых рассказывается о давних временах, и меня попросили объяснить, с каких позиций я использую сюжеты из давних времён. «Позиция» звучит слишком напыщенно, но я употребляю это слово совсем не потому, что хочу обладать такой важной вещью, как «позиция». Единственное моё желание – попытаться объяснить, что я понимаю под «давними временами», другими словами – какую они играют роль в моих произведениях. Я не собираюсь становиться в позу поучающего и прошу лишь выслушать меня, исходя именно из этого.

В сказках, если они японские, написано: «давным-давно» или «не сейчас, а в давние времена». Если они европейские, то: «во времена, когда звери ещё разговаривали» или «во времена, когда пояс прял». Почему в сказках говорится именно так? Почему не «сейчас»? Потому что обращение к давним временам – предварительное условие, чтобы описываемое стало возможным. Ведь происходящее в сказках всегда удивительно, поэтому создателям сказок было не с руки делать их ареной сегодняшний день. Неверно говорить, что сегодняшний день ни в коем случае не подходит, нет – просто давние времена намного удобнее. Достаточно сказать «давным-давно», и, поскольку это были незапамятные времена, мальчик-с-пальчик и лучезарная дева, родившаяся в стволе бамбука, не вызывают недоверия. Главное, начать со слов «давным-давно».

Если видеть в этом источник слов «давным-давно», то я черпаю материал из давних времён, следуя той же необходимости, которая заставляет прибегать к этим словам в сказках. Для того чтобы с максимальной художественной силой раскрыть тему, необходимо какое-то необычное событие. В этом случае необычное событие, только потому, что оно необычное, очень трудно описать как событие, происшедшее в сегодняшней Японии, и, если даже приложить большие усилия и попытаться сделать это, у читателя всё равно возникнет ощущение неестественности; в результате тема будет загублена. Средство преодолеть это, как показывают слова «очень трудно описать как событие, происшедшее в сегодняшней Японии», – либо перенести события в давние времена (реже в будущее), либо вынести их за пределы сегодняшней Японии, либо за пределы Японии давних времён; других способов нет. Мои новеллы, в которых материал почерпнут из давних времён, вызваны к жизни той же необходимостью – я переношу действие в давние времена, чтобы избежать их неестественности.

Однако в отличие от сказок новеллы по самой своей сути требуют не только слов «давным-давно». Они определяют лишь границы периода. Следовательно, возникает необходимость, чтобы в определённой степени удовлетворить ощущение естественности, нарисовать и социальную обстановку того периода. Поэтому мои так называемые «исторические новеллы» всегда отличаются тем, что их цель не состоит в воссоздании «давних времён». В этом-то всё дело. Хочу добавить – хотя я и пишу новеллы о событиях, происшедших давным-давно, я не испытываю никакой ностальгии по тем временам. Я благодарен судьбе, что родился не в Хэйанскую эпоху, не в эпоху Эдо, а в сегодняшней Японии.

Хочу ещё добавить: я сказал, что иногда для раскрытия темы возникает необходимость в необычном событии, но, кроме этого, как мне представляется, срабатывает ещё и мой интерес ко всему необычному. Помимо стремления сделать так, чтобы не возникало ощущения неестественности от необычного события, я зачастую переношу действия в давние времена ещё и потому, что для меня большое значение имеет и сама прелесть этих давних времён. Однако главная роль, которую давние времена играют в моих произведениях, – это музыка фраз «во времена, когда пояс прял» или «во времена, когда звери ещё разговаривали».

Литература заката эпохи Токугава

Утверждают, что литература заката эпохи Токугава была несерьёзной. Возможно, она и в самом деле была несерьёзной. Но у меня возникает вопрос: знали ли жизнь создатели этой литературы? Разве они, люди бывалые, не представляли себе, сколь мрачна жизнь человека? Разве они, чтобы уйти от такой жизни (может быть, даже бессознательно), не прибегали к бесчисленным шуткам, остротам? Достаточно прочесть хотя бы об одном из них, например книгу Миятакэ Гайкоцу «Санто Кёдэн». Непостижимо, чтобы тот же Санто Кёдэн, прожив ту жизнь, которую он прожил, не заметил, как она мрачна.

Это относится не только к создателям кибёси и сярэбон. Я думаю, что даже Сикитэй Самба не верил в выдвинутый им принцип поощрения добродетели и наказания порока, хотя, может быть, и старался изо всех сил поверить в него. Но, судя по «Дневникам Бакина», составленным Аэбой Косоном, сам Бакин не мог не заметить своей противоречивости. Помнится, Мори Огай-сэнсэй в послесловии к «Дневникам Бакина» писал: «Бакин, ты был счастлив. Ты смог поверить в путь, начертанный добрыми старыми императорами». Но я думаю, что сам Бакин не верил в него.

Если спросить, лживы ли их произведения, то следует ответить: лживы все до одного. Можно сказать, что они, обманывая себя, обманывали и людей. Но в них был гимн добру и красоте. Эпоха, в которую они жили, напоминала эпоху господства во Франции стиля рококо и одновременно была эпохой наполнения прекрасным даже самой обыденной жизни. Если говорить о прекрасном, то их произведения буквально переполнены духом прекрасного (разумеется, несколько декадентского).

Я не питаю особого почтения к так называемому «духу Эдо», к прелестям этой эпохи. Не склоняю голову перед произведениями того времени. Но было бы несправедливо ограничиться высмеиванием произведений писателей той эпохи как «легковесных». Если их «шуточные» произведения рассматривать как «серьёзные», то действительно возникнет масса вопросов в связи с входящими в их число кибёси и сярэбон. Нет, мы не должны соглашаться с теми, кто восторгается такими произведениями, но не должны с лёгким сердцем согласиться и с теми, кто их высмеивает.

Заметки Тёкодо

Продолжение

Автографы Нацумэ-сэнсэя

Есть люди, которые время от времени говорят мне, чтобы я, как эксперт, высказал своё мнение о том или ином автографе Нацумэ-сэнсэя. На мой взгляд, я, разумеется, не могу сделать этого и лишь представлю как подлинники явные подделки. Недавно мне случайно попался в руки веер, который среди подделок не казался подделкой. Действительно, хотя стихотворение на нём было подписано именем Сосэки, на самом деле оно не принадлежало Нацумэ-сэнсэю. Но в то же время характер стихотворения, стиль указывали на то, что оно не было написано как подделка творения Нацумэ-сэнсэя. Кто же тогда был Сосэки? Первое имя Тохакудо Торина было Сосэки. Правда, увиденный мной веер, мне кажется, был для этого недостаточно старым. Я с жалостью думаю о человеке, подписавшем этот веер, который, не будучи подделкой, может быть назван подделкой. Кстати сказать, в последние годы появилось множество подделок автографов Нацумэ-сэнсэя.

До того, как выпадет иней

Глядя