Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

Сердце ее билось бешено, словно бы подгоняемое обезумевшим дирижером. Йенни не слышала ни своих всхлипов, ни своего слабого, осипшего голоса. Горячие слезы скатывались по щекам, маленькими сверкающими каплями падали Акселю на лицо, на оранжевую толстовку.

Совсем скоро его глаза устало закрылись. Цеплявшиеся за ковер пальцы разжались.

– Аксель! – испуганно вскрикнула Йенни. Беззвучным отчаявшимся шепотом она просипела: – Аксель, пожалуйста…

Пальцы немели, тряслись от чудовищной боли, ибо Йенни вынуждена была держать их в одном положении, крепко придавливая вену. Ее руки были измазаны в теплой и липкой крови, что сочилась сквозь окаменевшие пальцы, которые так и норовили соскользнуть.

– Еще минуту, – выдавила Йенни сквозь слезы. – Пожалуйста, черт возьми, дай мне еще хотя бы одну минуту! – Она понимала, что никто не слышит, никто сейчас не поможет. Она знала, что осталась совершенно одна. Но ей было легче, когда она говорила. Так ее не сводила с ума мучительная тишина, которую вспарывали, точно лезвия ножа, частые хрипы Акселя.

До приезда врачей Йенни сидела в одном положении, склонившись над Акселем. Она молча смотрела на измученное лицо его, на котором виднелись уже следы от прикосновений смерти, гладила запачканные кровью волосы.

Каждая секунда казалась часом.

Потому что каждая секунда могла стать последней.

Йенни не помнила, как доктора ворвались в комнату, как оттащили ее от Акселя. Она смотрела на их белые спины, вторила безостановочно немым шепотом: «Он будет жить. Он ведь будет жить?» Дрожь по-прежнему била ее тело. Йенни никогда не испытывала такого холода. Это был холод потусторонний, ощутив которой единожды, уже не согреешься, от идущего с ним рука об руку ужаса не отмоешься.

В больницу Йенни поехала с Акселем. Ее не пустили в операционное отделение, поэтому все, что ей оставалось – сидеть в фойе и ждать новостей. Йенни медленно сползла по слепяще-белой стене на пол, пустым взглядом рассматривая серый ковролин. Ее щеки были перемазаны в крови – будто пылали два погребальных костра посреди заснеженного поля, – руки по самые предплечья тоже покрыла медно-багровая пленка засохшей крови. Впрочем, коричневатые пятна, похожие на маленькие соцветия гиацинта, распустились и на ее футболке.

Йенни обняла себя за колени и, опустив голову, беззвучно заплакала. Ее плечи тряслись безостановочно, слезы жгли глаза, она задыхалась от рыданий. До того дня она не знала, что можно испытывать такую боль и при этом остаться в живых.

Йенни выудила из кармана телефон и, ненадолго застыв в сомнении, позвонила единственному человеку, которого ей бы хотелось видеть в эту минуту.

– Алло, м-мамочка, – прошептала Йенни. – Ты можешь приехать в больницу?

– Господи, Йенни, что случилось? Ты в порядке?

– Со мной… со мной все хорошо. Просто Аксель… Приезжай, пожалуйста, – взмолилась она. – Мне так страшно за него. Ты так нужна мне, мамочка. Пожалуйста, приезжай…

Через пятнадцать минут Исабель была в больнице. Она неслась по узкой кишке коридора, что вел в операционный отдел, рыскала кругом обезумевшим от волнения взглядом.

Когда Исабель все же нашла дочь, от облегчения у нее заболело сердце, подкосились ноги.

– Солнышко… – выдохнула Исабель, с недоумением рассматривая перепачканное в крови лицо Йенни. Бледные блестящие глаза дочери, полные горького и неумолимого горя, смотрели как будто бы сквозь мать. Исабель покачала головой, опустилась осторожно на пол рядом с Йенни, крепко прижимая ее к себе.

Каждый родитель надеется на то, что он никогда не увидит такой боли в глазах своего ребенка. Поэтому, наверное, в голове Исабель сразу же пронеслась одна-единственная, меткая и острая, точно лезвие, мысль: «Не уберегла».

Йенни прижималась к Исабель так тесно и доверчиво, словно напуганный младенец, мяла мамино серое пальто, подставляя висок под теплые мамины губы.

– Так что случилось, милая? – спросила Исабель ласково, поглаживая дочь по голове.

– Он попытался покончить с собой, – выдохнув, ответила Йенни.

Лицо Исабель вытянулось от удивления. В ее сознании улыбчивый жизнерадостный Аксель и самоубийство никак не могли стоять в одном предложении.

– Я думала, что он сегодня умрет, понимаешь? Я думала… мам, я думала, это конец.

Йенни покачала головой и закрыла лицо ладонями. Исабель заметила, что ее покрытые бледно-красными разводами руки трясутся.

– Мне… мне очень жаль, милая. Мне правда очень жаль.

Она бы хотела сказать что-то еще, но в такие моменты невозможно подобрать слова. Более того, в минуты, подобные этой, когда жестокая, повергающая в ужас изнанка жизни предстает перед глазами, разрывая привычное течение дней, слова вообще перестают что-либо значить.

– Я такая глупая, – прошептала Йенни. Слезы катились по щекам, смешивались с кровавыми пятнами. – Если бы я не ушла вчера, если бы я не была такой дурой… Если бы вместо того, чтобы обвинять его и злиться, я бы сказала, как он мне дорог, что я всегда рядом… Если бы я уговорила его поехать в больницу вчера… Этого не произошло бы. – Ее шепот неожиданно перерос в сиплый крик: – Лучше бы… лучше бы ты вообще меня не рожала! Я так его подвела!

– Ну тише-тише, хватит. Солнышко, успокойся. Не говори так, – слабым полушепотом сказала Исабель. – Это не твоя вина.

Исабель нахмурилась, прижалась щекой к макушке Йенни. Ее пальцы нервно дергали золотую цепочку на шее…

* * *

Спустя час или два, которые казались бесконечностью, в коридоре показался доктор. Он спокойными, твердыми шагами направился в сторону Исабель и Йенни, по-прежнему сидевших на полу.

– Здравствуйте. Меня зовут Филипп. Вы, я так понимаю, мать пострадавшего? – спросил он, глядя на Исабель.

– О нет, Аксель – бойфренд моей дочери. – Призадумавшись на секунду, она сказала: – А где тогда Кристин? Она… она ведь знает?

Филипп пожал плечами и покачал головой – разочарованно, печально

– Как он? – спросила Йенни, поднимаясь на ноги.

– Так как вы не являетесь его семьей, я могу обрисовать вам лишь очень общую картину. – Доктор сложил руки замком. – С ним все нормально, его состояние стабильно. Нам повезло, что парень не хирург и самостоятельно перерезать сонную артерию ему оказалось не по силам. Хотя он почти преуспел, если так можно сказать.

– Я… Я могу увидеть его? Я готова ждать здесь сколько потребуется.

– Нет, так скоро я боюсь, ты точно его не увидишь. – Филипп поджал губы, с искренним сожалением глядя в красные от слез глаза Йенни. – Как только он придет в себя, с ним будет разговаривать психиатр. Потом его переведут в психиатрический диспансер. Срок пребывания там определят его врачи. А после этого, когда посещения будут разрешены, ты сможешь его навестить. Но это будет не