Голые среди волков - Бруно Апиц

– Остановился.

– Свет! – крикнул Бохов, и лампочка снова вспыхнула. – Живо по койкам!

Люди кинулись через столы и скамьи, на ходу скидывая одежду, заползли на трехъярусные нары и натянули на себя одеяла.

– Еще один грузовик! Поворачивают влево.

Снова потушили свет. Бохов остался на страже.

В грузовике ехало двое эсэсовцев. В машине сидели Швааль, Виттиг и Вайзанг. Они направлялись к крематорию. Работников крематория всегда изолировали в спальном помещении, если происходило нечто чрезвычайное. Дежурный шарфюрер открыл задние ворота. Швааль со свитой вошел в кремационный зал.

– Растоплены три печи? – спросил он.

– Как приказано, – доложил шарфюрер.

– Начинайте!

Эсэсовцы разгружали машину. Они таскали кипы документов и бросали их в печи.

– Что-то жгут! – сообщил товарищ, стоявший у окна.

Бохов прильнул к щели в маскировочной ставне. Черная труба крематория извергала в темное небо мощные снопы искр. Бесчисленные черные клочья носились в багровом сиянии…

Груду за грудой вносили эсэсовцы документы. Швааль молча стоял со своими спутниками. Он нервно затягивался сигаретой. Когда открывали тяжелую дверцу топки, фигуры людей призрачно озарялись. Шарфюрер кочергой ворошил жар. Швааль что-то пробурчал и взглянул на Виттига.

– Неплохо придумано, а?

Адъютант согласился.

– Теперь не осталось никаких доказательств, – ухмыльнулся довольный Вайзанг.

Почти два часа провел Бохов у окна. Наконец грузовики двинулись обратно. Они выехали за зону, и кованые ворота захлопнулись.

Сноп искр потух, лишь изредка труба последним дыханием выбрасывала язычки пламени.

– Что же они сжигали?

Бохов пожал плечами.

– Это были не трупы…

День начался тревожно. Заключенных, обслуживавших эсэсовцев, не выпустили за ворота, и они возвратились в барак. Новости, которые они накануне принесли, со скоростью вихря распространились по лагерю и взбудоражили всех. Эрфурт якобы пал, и американцы сейчас всего в двенадцати километрах от Веймара. Обстановка с часу на час могла измениться. Ни один заключенный не верил, что фашисты, когда им придется бежать, оставят лагерь в целости. Но никто не верил также в продолжение эвакуации. Американцы были близко, хотя и не настолько, чтобы предотвратить массовое убийство заключенных. Неизвестность и время бежали наперегонки, и каждый час, не принесший беды, казался отвоеванным у смерти.

Бохов решил, что пришло время извлечь Рунки из его убежища. Зачем ему там торчать, если каждый час решался вопрос жизни и смерти? Обросший щетиной, исхудавший, вылез он из подпола под общее ликование. В бараке на его столе сидел ребенок в одежде заключенного, которую кое-как скроили по мальчонке. Его подняли и показали Рунки:

– Наш самый младший товарищ!

Специальные группы внутрилагерной охраны достали из тайников нужные для вылазки инструменты: ломы и кусачки с изоляцией для резки проволоки, находящейся под током. Другие группы бродили по пустырю на северном склоне лагеря. Они проверяли начатую уже несколько недель назад подготовку к прорыву. На неровном пустыре, кое-где поросшем кустами, среди пней валялись доски, брусья, несколько старых, отслуживших свой век дверей и всякий хлам. Эсэсовцы не обращали на них внимания и не догадывались о тайном назначении всех этих будто случайно брошенных здесь деревянных предметов – будущих мостков через рогатки между проволочными оградами…

По баракам в полной боевой готовности дежурили группы Сопротивления… Вдруг раздался гул моторов. Заключенные высыпали из бараков. Тысячами стояли они на дорожках, глядя в небо. Вот они опять, американские бомбардировщики. Два, три, четыре… Они описывают круги над лагерем и сворачивают на запад, в сторону Веймара… Тревогу и на этот раз не объявили. Немного позже вдали послышались разрывы. Может быть, сбросили бомбы на Веймар? Грохот усилился. Глухо и яростно били зенитки.

Кремер, Бохов и еще несколько руководителей групп находились в это время в тесной комнатке лагерного старосты. Напряженно прислушивались они к канонаде. Неужели только кажется, что бои где-то близко?.. В мертвом оцепенении, окружавшем лагерь, было что-то невыносимо зловещее. Люди не произносили ни слова. Перед их глазами тянулся пустынный аппельплац. На вышках застыли часовые. На главной вышке можно было разглядеть фаустпатроны. Стволы пулеметов на других вышках, казалось, ждали только, когда палец нажмет на гашетку. Все вокруг было тихо, мертвенно, грозно…

Бохов был бледен. Он больше не мог ждать. Резко повернувшись от окна, он заходил по комнате. Руководитель одной немецкой группы тоже не выдержал и ударил кулаком по подоконнику.

– Черт!.. Должно же что-нибудь разразиться!

Кремер заворчал.

Бохов остановился и внимательно прислушался. Четко доносились выстрелы.

Внезапно один из руководителей вскочил и указал в сторону забора:

– Там!

Вдоль забора быстрым маршем двигалась рота эсэсовцев в полном обмундировании. Бохов выбежал наружу. Остальные следом. Между бараками стояли заключенные и смотрели, как сбегают эсэсовцы. Они появились и исчезли так же внезапно как порыв ветра. И снова весь лагерь погрузился в мучительное оцепенение. Доносились лишь звуки лязга, грохота и треска. Близко, чертовски близко…

И вдруг, примерно в десятом часу утра, безжизненную тишину разорвал голос Райнебота:

– Лагерный староста и все старосты блоков – немедленно к воротам!

Заключенные, как бы очнувшись, забегали, зашумели. Перед канцелярией собрались старосты блоков, бледные от волнения. Появился Кремер.

– Пошли!..

У ворот им пришлось постоять. Столпившись между бараками, заключенные не отрывали глаз от ворот. Дежурный блокфюрер отпер калитку в воротах. Вошел Райнебот. Один, без свиты. Его губы кривились в странной улыбке.

Кремер вышел вперед, отрапортовал. Райнебот не торопился. Он медленно натянул кожаные перчатки и расправил их на пальцах. Потом заложил руки за спину, с интересом посмотрел в ту сторону, откуда доносилась канонада, оглядел выстроившихся старост и наконец сказал:

– Господа… –    Он цинично ухмыльнулся. – Нам пора уходить… К двенадцати часам в лагере должно быть пусто. – Он взял Кремера за пуговицу. – К двенадцати часам! Вы меня поняли, господин генерал? Ровно в двенадцать лагерь должен построиться. В полной готовности к походу, не то… –    Райнебот изящным движением щелкнул пальцем по пуговице и ушел за ворота.

На обратном пути Бохов, шагая среди старост, обмозговывал возможные варианты. Фронт совсем близко! Несколько часов задержки могут спасти всем жизнь. Однако игривый щелчок Райнебота сигнализировал об опасности. О гораздо большей опасности, чем все предшествовавшие… Нужно было выбрать между нею и той надеждой, которая вместе с канонадой звучала над лагерем.

Перед канцелярией блоковых старост окружили заключенные. Вмиг новость разнеслась по зоне:

– В двенадцать часов лагерь эвакуируется!

Заключенные кричали наперебой:

– Не пойдем! Не пойдем! Не пойдем!

Бохов остался у Кремера.

– Ну что? Что? Готовность – три?

Бохов сорвал с головы шапку и провел рукой по волосам. Тяжко принимать решение, ох, тяжко!..

– Готовность – три?.. Нет, еще нет! Пока еще нет! Подождем!..

Солнце поднялось выше. Голубело небо, веял