Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Они быстро зашагали вдоль Фонтанки и минут через десять вошли во двор старинного, доживавшего свой непростой век особняка.

– Вход с черной лестницы, – объяснил Валерка. – Дом в аварийке, парадный подъезд заколочен, но нас пока не гонят, ждут инвестора, кто у них этот бывший архитектурный шедевр выкупит. Платим тетеньке-управдомихе копеечку, она и довольна.

Они поднялись на второй этаж, Валерка позвонил. Дверь открыл высокий приятный молодой человек с гладко причесанными волосами в рваных джинсах и фраке с бабочкой. «Вот, значит, какой тут держат фасон», – подумал Алексей.

– Знакомься, это – Алексей, школьный приятель, фронтовик! – представил его Валерка.

Молодой человек во фраке дружелюбно улыбнулся.

– Габриэль Петров.

Алексей молча пожал протянутую Габриэлем руку и вручил пакет с шампанским. Габриэль так Габриэль, какая ему разница? Развлекаются мальчики, ему-то что.

Они вошли в огромный, стометровый зал с двумя эркерами и камином. Высоченные лепные потолки и абсолютно голые, ободранные до штукатурки стены с кое-где сохранившейся старинной росписью увеличивали и без того немалое пространство зала. Посередине стоял круглый стол, за ним сидели трое симпатичнейших молодых людей, одетых по-разному, странно, но действительно элегантно. В глубине зала у стенки, примостившись на диванчике, курила коротко стриженная, совсем еще юная особа, похожая на мальчика, которую Алексей не сразу и разглядел.

– Писателя Шабельского все знают? – громко возгласил Валерка.

Никто, разумеется, такого не знал.

– Питерская знаменитость. Шабельский. А это его сын. Зовут Алексей. Классный парень. Духов давил, как мух, – продолжал рекламировать гостя Валерка.

Алексей не стал противоречить такой характеристике.

Сидевшие за столом молодые люди представились и обменялись рукопожатием.

– Любишь танцевать? – спросил Алексея один из юношей.

Алексей задумался и, не желая врать, честно ответил:

– Не знаю, не пробовал.

Хозяева заулыбались.

– Хочешь попробовать?

– Можно, – согласился Алексей.

– Ксюша, иди к нам, – позвал девушку самый старший и самый, пожалуй, красивый из молодых людей, темноволосый и голубоглазый Михаил, одетый в белые брюки и черную в белую полоску рубашку.

– Привет, – кивнула Ксюша Алексею, подходя с сигареткой к честнóй компании и за неимением лишнего стула усаживаясь на колени к Михаилу.

– Ксюша из Мюнхена, она здесь учится и помогает нам связаться с самым крутым немецким диджеем, – объяснил Валерка несведущему Алексею.

И они стали обсуждать ближайшую субботнюю вечеринку: свет, музыка, диджей, выпивка, билеты и даже менты с вышибалами – все очень дотошно и скрупулезно.

Алексей только дивился серьезности их отношения к такому, на его взгляд, несерьезному занятию – танцулькам. Исподволь он следил за симпатичной немкой, своей подростковой хрупкостью напоминавшей ему Веру, но, в отличие от русской девушки, не обладавшей ни каплей раздражающей вульгарности, хотя и сидела она на коленях у Михаила, куря свою сигаретку и прихлебывая шампанское, и, по всей видимости, это была не последняя степень их близости. В ее доверчивых глазах, открытой улыбке, прямых речах не было ни тени лукавства, ни затаенной обиды, ни прорывающейся вдруг озлобленности, ни омрачающего юность цинизма, ничего такого, что можно было бы назвать ранней порчей, чего Алексей насмотрелся довольно и в армии, чему и сам, как он считал, был подвержен не менее своих сверстников.

Он не вникал в дебаты, волнующие андеграунд, он почти скучал в этой чужой для него компании и только тихо попивал щекотавший ноздри напиток; вспоминая свою первую любовь, почему-то умирал от жалости к себе и Вере.

Ему предложили папиросу с травкой. Алексей никогда этим не баловался, инстинктивно страшась любых наркотиков. Но здесь все эти замечательные, такие умные, красивые и талантливые парни и эта чудесная немецкая девушка Ксюша – все они курили, и ничего, оставались такими же светлыми и прекрасными. Отказываться было неловко. Тем более что и приведший его сюда Валерка тоже потягивал набитую неизвестной травой папиросу. Самое неприятное в компании быть белой вороной, уж лучше тогда сидеть дома.

Он выкурил папиросу и, ничего не почувствовав, разочаровался. Казалось, и все так: как обычно, сидели, разговаривали. Никакого безумного блеска в глазах, никакой эйфории, ничего такого, что он себе представлял, не происходило.

К одиннадцати часам вечера стали собираться гости. На этот раз была приватная вечеринка – только свои. Но и своих набралось около сотни: стильно одетые барышни и кавалеры – современная богема. Все были знакомы и радостно приветствовали друг друга. Такого количества красивых молодых женских и мужских лиц Алексей никогда не видел одновременно; это впечатляло. В двенадцать ночи внезапно погас свет, одновременно вспыхнули и заиграли по стенам, по потолку невидимые прожектора, пространство раздвинулось; казалось, они все вывалились на огромный ночной пустырь под открытое звездное небо, и первые же звуки музыки ударили по барабанным перепонкам так, что у Алексея захолонуло и бешено запрыгало сердце. Зал вздрогнул, словно электрический ток прошел сквозь его многоликое тело, загудел и как сумасшедший бросился в объятия низкочастотного звука как в бездну.

Алексею вдруг стало весело. Так весело, что ноги его не удержались и вынесли его прямо на середину зала, в самую гущу извивающейся в сладких судорогах толпы. Собственная одежда его уже не смущала, как не смущало неумение танцевать. Что-то в нем помимо его воли дергалось и вибрировало в такт громоподобному убойному ритму, подчинившему себе весь до капельки разум и словно заклеившему невидимым пластырем сознание. Горячая волна поднималась от кончиков пальцев на ногах до затылка, словно заполняя его тело вместо крови вином и расплавляя каждую его скукоженную клеточку; он вдруг перестал чувствовать свой вес, подняв руки вверх, он летал по залу как по космическому коридору, даря радостные улыбки всем, на кого натыкались его неразличающие глаза. Внезапно он столкнулся с Валеркой, тот тоже кружил по залу с таким же полуобморочно безумным лицом, вытанцовывая сам с собой, извергая из себя этот адский ритм, и что есть мочи орал: «Я свободе-ен!»

Их глаза встретились и, узнавая друг друга, загорелись люминисцентным огнем.

– Ну как? – закричал Валерка.

– Класс! – отвечал школьный товарищ. – Супер! Балдеж! – прибавил Алексей, не зная, как еще выразить непонятный восторг, охвативший все его существо.

– Пойдем выпьем, – предложил Валерка.

И приятели отправились к столам, где стояли приготовленные для гостей бутылки с шампанским.

Музыка гремела, не останавливаясь ни на секунду, диджей (на этот раз Михаил) ловко, как жонглер, манипулировал пластинками, составляя колдовской букет непрерывно льющегося звукового потока, уносившего танцоров за пределы реального мира в мир иной, где нет печали, а одно только сумасшедшее и скоротечное блаженство.

Буйство продолжалось до шести утра. В седьмом часу они выкатились на улицу и глотнули свежего воздуха. Шатаясь от головокружения, с бледными лицами и затуманенным взором, они побрели