Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

— А-а, — сказал Локавец и заторопил: — Все, товарищи, начинаем работать.

Я долго не мог понять, что за бумаги лежат передо мной, хотя несколько раз пробовал сосредоточиться. А когда переворачивал исчерченные синими линиями страницы, пальцы у меня мелко дрожали.

Вернулся Ракита. Ничего не сказал мне, даже не подошел, но примерно через полчаса зазвонил телефон. Трубку взял Локавец и, поговорив, сообщил мне:

— В двенадцать часов нас вызывают в партком. Ракита, — крикнул, — в двенадцать часов надо быть в парткоме! Обязательно!

— У-гу, — занятый монтажом реле, Ракита даже не обернулся.

Локавец снова стал перебирать свои бумаги, но то и дело поглядывал на меня. Что-то его беспокоило, и наконец он не выдержал:

— Ты не знаешь, зачем нас вызывают в партком?

— Как будто тебе не сказал Косенко. Это же он звонил?

Я знал, что с ним надо говорить только так — напрямик, тогда он терялся, не мог найти нужного тона. Вот и сейчас конфузливо хихикнул:

— Я хотел спросить, по чьей инициативе.

— Там выяснится.

Я давал ему понять, что мне неохота с ним разговаривать, но минуты через две он снова придвинулся со своим стулом:

— Ты, верно, думаешь, Локавец такой-сякой, Локавец не товарищ, плохой человек. Но я ничего не делаю за твоей спиной. Все по-дружески, открыто.

— Когда это тебе выгодно, — сказал я, не желая принимать перемирия, предложенного Локавцом.

— Ага, ты так разговариваешь… А сколько раз ты пользовался моим добрым отношением к тебе? Думаешь, я с самого начала не знал, где ты пропадал эти три дня? Разве я не мог тогда написать докладную?

— Ну, старик, век не забуду…

Он понял и сразу замолчал; так мы проработали до двенадцати, не сказав друг другу ни слова.

У Лапина уже был Косенко. Мы сели за стол, и Лапин, худой, с острым подбородком, всегда сдержанный, как бы ушедший в себя, сразу же объявил:

— Мы собрались, товарищи, чтобы обсудить, правда пока предварительно, в рабочем порядке, положение с прибором коррекции скорости, которым занимается ваш отдел. В партком поступили сигналы, что не все благополучно с проектом этого прибора. Будто бы выявились принципиальные расхождения. Давайте начнем с вас, товарищ Дейкун.

Я встал и, стараясь говорить сжато, только по существу, рассказал о своем варианте проекта и о том, какой предлагается вопреки моим доводам. Лапин, сам хороший инженер, знал нашу старую разработку, поэтому добавочных разъяснений не потребовалось.

— Спасибо, — сказал он, когда я кончил. — Кто следующий? Вы, товарищ Локавец?

Эдик живо вскочил, заговорил уверенным голосом школьного отличника:

— Без сомнения, проект, который предлагает товарищ Дейкун, имеет некоторые эксплуатационные преимущества. Прибор будет компактнее, даже, при известных условиях, более экономичен.

— При каких это известных условиях?

Лапин рисовал карандашом на листке бумаги черные стрелы. Стрелы эти были почему-то направлены в мою сторону. Я отметил это с невеселым юмором.

— Если не учитывать те издержки, которые потребует выпуск первой партии этих приборов, — с нажимом сказал Локавец. — Я имею в виду вот что. В экспериментальном цехе уже готово определенное количество узлов, которые мы рассчитывали использовать в новом приборе. Эти узлы, можно сказать, уже унифицированы, экспериментальный цех их освоил…

— Экспериментальный цех для того и экспериментальный, чтоб мы могли поручить ему любое новое дело, — сказал Лапин и добавил: — Экспериментальный цех — это еще не конвейер…

— Целиком согласен с вами, Федор Лукьянович, — решительно рассек воздух рукой Локавец. — Кроме того, есть несколько очень дорогих узлов… Они были заказаны нами еще для «шестнадцатки» и по проекту Дейкуна не могут быть использованы.

— Да что тут долго говорить, — подал голос Косенко. — Если мы примем этот вариант, хорошенькая сумма вылетит в трубу. А совсем недавно — вы ведь отлично помните, Федор Лукьянович, — на общезаводском собрании директор категорически запретил замораживать средства, вложенные в купленное и неиспользованное оборудование и материалы. А тут именно такой случай. Со временем мы сможем перейти на выпуск более усовершенствованных приборов. Но, товарищи, надо же учитывать конкретные обстоятельства.

— Так, все те же неликвиды, — тяжело шевельнулся в своем кресле Лапин. — В печенке они сидят, вот здесь, — он хлопнул себя по правому боку. — Нахватаете лишнего, а потом вертись, как хочешь.

— Но когда нет нужного оборудования, тоже плохо, а, Лукьянович? — смешливо наклонился к нему Косенко.

— Тоже плохо! — Лапин пристукнул по столу тупым концом карандаша. Все засмеялись. Лапин взял в горсть свой острый подбородок.

— Давайте выясним главное, товарищи. Какой вариант более перспективный?

И сразу же поднялся Ракита. Он переступил с ноги на ногу, поправил галстук, неторопливо заговорил:

— Ясно, мы не должны, не имеем права бросать на ветер государственные деньги. И проблема неликвидов — очень старая, сложная проблема. Я вот только думаю… Ну не подходит купленный прибор или оборудование для завода — изменилась конструкция или еще что, так передайте его тем, кто в них нуждается. Знаю: межведомственные барьеры, волокита — кому нужны лишние заботы? Но по-хозяйски ли это, когда, избегая лишних забот, потворствуем тем, кто боится лишний раз шевельнуться?

Лапин стал строже, сдержанно сказал:

— Товарищ Ракита, каждый вопрос надо решать там, где он может быть разрешен. Обо всем этом известно в соответствующих инстанциях, но не так просто навести тут порядок… Вы можете сказать что-нибудь конкретное относительно прибора?

— Разумеется. — Замечание Лапина не смутило Ракиту. — Я и говорю о нашем приборе. Мы из-за деревьев не видим леса. Вот вы спросили насчет перспективности… Вариант, который предложил Дейкун, лучше по всем технико-экономическим характеристикам. По компактности, по габаритам, по весу, по режиму работы, и поэтому я абсолютно убежден: надо делать только этот вариант. Без скидок на разные обстоятельства. Ведь в целом это даст значительный выигрыш.

Он сел. Лапин подождал, будет ли еще кто-нибудь говорить; после небольшой паузы раздался мягкий, добродушный голос Косенко:

— Как говорится, обе стороны высказались, теперь слово за судом.

Он очень хотел показать, как нравится ему такой подход к вопросу, подчеркнуть, что в его отделе это обычное, нормальное явление — принципиальный творческий спор для общей пользы.

— Тогда вот что, — сказал Лапин. — Попросим экономистов подсчитать кое-что, сами еще помозгуем. Я так полагаю. А потом окончательно решим у начальника бюро.

— На том и договорились, — первым поднялся Косенко.

В коридоре, когда мы остались вдвоем с Ракитой, тот спросил:

— Как настроение?

— Никак… Фактически ведь ничего не решено… Послушай, Макарыч, — решился я высказать то, что больше всего меня поразило, — почему это и Локавец и Косенко были… как бы это выразиться, так неактивны, что ли? Даже, пожалуй, сговорчивы…

Ракита щелкнул пальцами:

— В том-то и фокус, браток. Ты говоришь, ничего не решено.