Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

полустрашное, полузахватывающее, что сказывалось ей немым, но уже красноречивым для нее языком в усталом лице, молчаливой, но высокомерной усмешке этого белокурого «заговорщика, с которым», говорила она мысленно с какою-то сладостною дрожью по всему телу, «свело ее тайное предопределение судьбы»…

Но, как мы уже сказали выше, образ жизни ее в Венеции не представлял ей удобного случая к сближению с ним, к тем «интимным разговорам», которые в ее чаянии должны были открыть ей так много «d’absolument neuf»11, так много бесконечно интеросного. Маркиз, являвшийся к ней каждый день в час пополудни для поездок к антиквариям и неизменно сопровождавший ее по вечерам на площадь Святого Марка, г-жа Сусальцева, с отъезда мужа разделявшая все трапезы с нею и ее домочадцами, «вечно стояли между ею и им», досадливо жаловалась себе самой Елена Александровна. Поспелов со своей стороны отнюдь, по-видимому, не питал намерения выходить из строго определенной роли учителя-наемника. Он аккуратно приходил к своему ученику в 10 часов утра, диктовал ему «из Ушинского», выслушивал со строгим вниманием заданный «рассказать собственными словами» урок из Краткой Священной Истории (графиня непременно требовала, чтоб «этот предмет» входил в программу занятий русского преподавателя), и безучастно, но, по возможности, совестливо объяснял урок «на следующий раз» из этой же Истории, видимо стараясь не подымать глаз на неизменно присутствовавшую при этом мать мальчика. То же повторялось за завтраком и обедом: он сидел, опустив глаза в тарелку и разжимая рот лишь для необходимых и, по возможности, кратчайших ответов на робкие вопросы, с которыми изредка обращалась к нему хозяйка. Но самолюбие, a с ним какое-то всегда присущее женщинам в подобных случаях чутье говорило графине, что источник этой чрезмерной, ледяной сдержанности с нею молодого человека следует искать ни в чем другом, как в тех странных, становившихся с каждым днем непонятнее для нее отношениях, в которых находился он с неразлучавшеюся с нею Tony, и что пока она, эта Tony, будет тут, следует отказаться ото всякой надежды, что он переменит свою явно предвзятую manière d’être12. Лишенная возможности «заглянуть ему в душу, voir clair dans son âme», как выражалась она внутренно, она тем прилежнее наблюдала за ним с его внешней стороны – и приходила все к более и более благоприятным для него заключениям. «Он революционер, – говорила она себе (и мы знаем, что в этом заключалась для нее немалая доля притяжения), – но порядочный человек, un homme comme il faut, вместе с этим. У него ничего нет общего с теми нигилистами, которых изображают нам всегда такими грязными, с длинными волосами и ногтями вечно в трауре. У него ногти круглые, taillés une amande13, и длинная аристократическая рука; он за столом никогда не ест с ножа, как эти бедные мои госпитальные доктора в ***, которые так лязгали бывало ножами своими по зубам за обедом, что у меня просто делались des nausées14, и я вставала и уходила, под предлогом головной боли, чтобы не видеть этой гадости; его скромный единственный костюмчик – бедный, у него нет средств иметь их много, a то я уверена, он не уступил бы самому маркизу в элегантности своей tenue, – костюмчик его сидит на нем свободно и красиво… И ко всему этот его 15-pur accent français! мнения быть не может: он – un jenne homme de bonne maison, приставший по искреннему убеждению к новым теориям, и из-за этого вероятно рассорился с родными, покинул их и все, et comme les nobles chevaliers errants d’autrefois, отправился искать правды в этом скверном мире, a за это попал в тюрьму и изгнание, pauvre jeune homme-15!..» И все сильнее разгоралось у молодой вдовы желание «поверить все это в действительности», услышать подтверждение своих предположений из собственных уст «бедного жёнома».

С неотвязчивою Tony и союзником ее, маркизом, графиня согласилась наконец на том, что она приедет в Рим, но ненадолго и не сейчас, так как намерена прежде всего устроиться 16-le plus chaudement possible во Флоренции, которую избирает своею главною кантонир-квартирой, как говорил ее покойный муж, и откуда она уже будет делать, если только позволит здоровье сына, – «ceci avant tout»-16, внушительно объясняла она, – непродолжительные поездки в то или другое место, в Рим, Неаполь, может быть, в Палермо, которого она никогда еще не видала… Антонина Дмитриевна не спорила более, так как заручилась формальным обещанием «кузины» дать ей письмо к проводившей зиму в Риме приятельнице своей Lizzy Ваханской, самой живой и известной изо всех петербургских mondaines, которая знала Tony еще в Петербурге, когда та жила у старушки Лахницкой, всегда была мила с нею, «и будет теперь в восхищении, я тебе за это отвечаю», горячо утверждала Елена Александровна, «сделать тебе les honneurs de Rome17 и не только познакомить, но и подружить тебя со всею русскою колонией». Кроме того, положено было, что Сусальцеву будет провожать в Рим маркиз, который брался устроить ее там наикомфортабельнейшим образом и содействовать ее вступлению в общество местной римской аристократии, с которою связывали его многие дружеские и даже родственные связи, так как мать его была римлянка родом.

В силу такой комбинации вся наша компания перекочевала с венецианских лагун на берега Арно, с тем чтобы прожить еще там вместе недели две… Когда, собираясь туда, графиня, заметно краснея с тревогою на душе, сообщила русскому учителю Никса о предположенном отъезде, спеша оговорить при этом, что «это, впрочем, будет в значительной степени зависеть от того, согласится ли он, Василий Иваныч, переселиться с ними во Флоренцию и продолжать давать там уроки своему ученику», Поспелов счел почему-то нужным изобразить на лице своем как бы некоторое недоумение и колебание… Елена Александровна ужасно заволновалась.

– Если бы вы имели жестокость мне отказать, – вскликнула она жалобным тоном, – я просто не знала бы, что делать! Никс сделал с вами так много успехов et je tiens tant18, чтоб он хорошо учился по-русски… Насчет условий, вы понимаете, – и она, заикаясь, смущенно отвела голову в сторону, не зная, «как деликатнее приступить к этому отвратительному вопросу о деньгах», – я там хочу нанять виллу… вы будете жить с нами et quant aux honoraires19, вы, понимаете, уже не по урокам… a помесячно, я думаю… Я, впрочем, не знаю, – словно испуганно перебила она себя тут же, – как вы захотите… И сумму тоже назначьте, ради Бога, сами… сколько хотите… Я все с радостью готова, когда идет дело об образовании моего