В перспективе - Элизабет Джейн Говард

– Надо будет найти для них тенистое место. Вокруг замка много дубов.

– У них есть пара отличных хвостов. Смогут выручить друг друга.

– Вот и я так считаю! Мне бы и в голову не пришло держать купированное животное!

– А-а. – Он чуть не засмеялся. – Легко говорить, что ты сама не стала бы купировать животное, но нельзя отказывать животному в своей любви и заботе только потому, что кто-то другой купировал его, – разве это справедливо?

– Об этом я не думала.

– У домашней живности обычно нет выбора, знаешь ли, – не то что у дикой.

– Ты и людей смог бы разделить тем же способом? На диких и домашних?

– Не знаю. Я же не всерьез. А ты смогла бы?

– Но ты же смог бы, – с жаром настаивала она, потом умолкла. – По-моему, ты надо мной смеешься.

И он торжественно ответил:

– По-моему, да.

Они подождали, пропуская через перекресток нескольких велосипедистов.

– Здоровье и деньги, – пробормотала она порывисто, но ничуть не сердито.

– Твое здоровье – и твои деньги. Без отвлеченных понятий.

– Со мной ты станешь неравнодушным. – Она воевала с засовом на воротах, ведущих на территорию замка. – Я сделаю тебя неравнодушным к лошадям, которые тебе не принадлежат, и к людям, и к…

– Я неравнодушен к тебе, моя любовь, а ты все еще не моя – целиком и полностью.

Она промолчала, но он заметил, как легкая дрожь пробежала по ее шее и затылку, словно ветер по траве на лугу. Он закрыл ворота, она сверкнула быстрой нервной улыбкой, которая растаяла, сменившись таким сияющим выражением лица, что у него дрогнуло сердце.

Они проехали мимо ристалища и вверх по склону к замку. Чем ближе они оказывались, тем очевиднее становилось, что замок – не более чем руины. Пучки травы и якобеи выросли на зубчатых стенах, в трещинах, из которых выкрошился строительный раствор; черные, жирно блестящие грачи тяжело перелетали с верхушек башен на деревья и обратно; их непрестанные крики звучали как финал вздорного, незаконченного спора, но на гладких круглых башнях и в темных прорезях окон не было видно ни признака жизни. Вода во рву стояла неподвижно – как толстое стекло, идеально отражающее стены везде, кроме больших пятен водяных лилий в самом цвету. Всадники медленно проехали к северной стороне замка и коттеджу смотрителя, который хранил ржавые гвозди.

– Внизу у реки есть желтые ирисы, – вдруг сказала она.

– Насколько глубок ров? – спросил он, почти не задумываясь: он был поглощен ею так же, как она – своим замком.

– Глубже человеческого роста, конечно, – поразмыслив, ответила она. – Насколько точно, не знаю. Хочешь есть? Пойдем внутрь и перекусим там?

– Давай.

Они нашли подходящее место для лошадей, купили билеты и прошли по насыпи через ров. Возле опускной решетки ворот Антония подняла голову, чтобы показать ее, и он положил ладонь ей сзади на шею.

– Когда ты передергиваешься, дрожь начинается вот здесь.

– Джеффри! По-моему, замок ты вообще не замечаешь!

– Замечаю, замечаю! – возразил он, не имея ни малейшего намерения, чтобы она ему поверила.

– Строения такого типа мне по душе. А церкви не очень нравятся.

– Только замки. Или только этот замок?

– Я не видела другого такого же красивого замка, как этот. Дома мне тоже нравятся. Места, созданные для того, чтобы в них жили люди.

За огромными воротами показался просторный внутренний двор, поросший короткой зеленой травой, а вокруг него – остатки фундаментов и руины замка, которым аккуратная трава норовила придать изысканный вид.

Антония сказала, что ее слишком разморило, и, может, сначала они поедят, а уж потом как следует осмотрят замок? И они перекусили на месте покоев хозяйки, прислонившись к гладкой каменной кладке, в окружении пичужек, собирающих крошки. После еды Джеффри предложил ей сигарету, но она улыбнулась и покачала головой. Бледно-голубой дымок уплывал, жаркие минуты тянулись в золотистом воздухе, даже перепалки грачей казались бессвязными и вялыми… Она прижалась затылком к камню, ощутила, как его тепло пропитывает волосы. Жизнь казалась бесконечно прекрасной – даже грачи, думала она, вряд ли удосужатся сейчас взирать на нее пессимистически. Она засмотрелась вверх, на кремово-голубое небо, перевела взгляд на солнце, и моментальная жгучая вспышка ударила ей в нос, она расчихалась. Оправляясь, она почувствовала его руки на своих плечах – он заслонял собой солнце и небо, целовал ее, и в чужой стихии она сразу же растерялась.

– Когда я тебя целую, ты цепляешься за меня, будто тонешь. Ты знала?

Она покачала головой, его лицо отчетливее проступило перед глазами.

Он привлек ее ближе.

– Сено, клевер и молодой картофель, а от волос – чуть слаще.

– Что? – Она говорила шепотом: такой настоятельной казалась потребность их уединения.

– Я о том, как ты пахнешь, радость моя. Обожаю этот запах. Пообещай мне кое-что, милая, – сделаешь прямо сейчас? Только подожди минутку…

Но им помешала стайка посетителей, явившихся осматривать руины, и он яростно выругался себе под нос: «Проклятие!» Они отстранились и посмотрели друг на друга, в его глазах возникло насмешливое отчаяние, в ее глазах тревога сменилась замешательством.

Посетители бурным ручьем просачивались в ворота, взглянув на пару сначала вскользь, затем еще раз; общее любопытство, которое они рассчитывали обратить на замок, взбодрилось, отвлеченное зрелищем двух влюбленных. Кто-то что-то сказал – на них снова посмотрели, кто-то другой засмеялся. С пылающим лицом Антония начала собирать остатки обеда.

– Пойдем, – сказал он. – Не хочу я смотреть замок вместе с ними.

Благодарно кивнув, она подумала: как точно мы угадываем мысли друг друга.

Так что уезжали они почти молча, только в последней точке дороги, с которой еще был виден замок, она остановилась, оглянулась и произнесла:

– Люди на самом деле не значат ничего. И абсолютно ничего не меняют. – Потом она задумалась. – Конечно, и мы тоже, но тебе понравился бы замок без них. – И она сделала жест легкого пренебрежения.

– Я очень рад, что увидел его.

Она пристально посмотрела на него, не веря в это, и он добавил:

– С тобой. Дело в тебе, не в замке, ты же понимаешь. – И она, глубоко убежденная, что он любит ее, просто подумала: что ж, по крайней мере о замке он высказался честно.

Много позднее, когда они проезжали мимо ветряной мельницы в Степлкроссе, она прервала затянувшееся молчание:

– Есть и другой путь домой. – И они свернули вправо, с шоссе на проселочную дорогу.

Здесь были разбросанные далеко один от другого коттеджи с крошечными садиками перед ними, рядом теснились жимолость и розы, ульи и курятники, фуксия и живые изгороди из шиповника, пахло