Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс

– У меня ее нет.

– И чего же ты ждешь? Сходи и принеси!

Мила подмигнула мне, и я поспешила вниз по лестнице, на свежий воздух.

Золоченый следовал за мной до самой входной двери. Экипаж находился там же, где мы его оставили. Дворцовая стража держала якорные канаты, второй Золоченый стоял по стойке смирно и наблюдал за грозовой ведьмой, которая заплетала поводья на коленях. Я уверенно шла по мостовой. Ведьма не сдвинулась с места, но скользнула по мне взглядом. Ее пальцы дернулись. Птица, которая была ближе всех к шляпной мастерской, широко расправила крылья и взлетела в воздух.

Нисходящий порыв ветра отшвырнул меня назад, прямо в Золоченого у меня за спиной. Экипаж заходил ходуном, и охранники закричали, хватаясь за якорные канаты. Руки в золотых перчатках схватили меня за плечи. Холодные пальцы впились прямо в кожу. Сердце сжалось, но Золоченый оттолкнул меня и пронесся мимо, чтобы удержать экипаж. Из дверного проема я видела, как он запрыгнул на подножку. Под его весом экипаж вернулся на землю. Грозовая ведьма на крыше махала поводьями и выкрикивала извинения. Клянусь, когда она успокаивала свою злодейскую птицу, разглаживая ее взъерошенные перья, то одарила меня отчасти вопросительной улыбкой. Лунь повернул голову и смотрел прямо на нее, клювом к носу, а она нежно почесывала его между глаз.

Экипаж выровнялся на мостовой. Стражники закрепили якорные тросы, а Золоченый спустился с подножки, хоть и не выпустил из рук заднюю ручку. Самый большой Золоченый повернулся ко мне. Я быстро опустила глаза, до того как он заметил, что я за ним наблюдаю.

– Хватит! – рявкнул он на ведьму, которая извинялась уже в пятый раз, и снова обратился ко мне: – Возьми то, что нужно.

Они наблюдал за мной через плечо, пока я искала ящик, который Мила оставила под сиденьем. В суматохе он съехал на сторону и застрял в дальнем углу, так что мне пришлось залезть внутрь и шарить по полу на коленях, чтобы вытащить его. Я возилась с защелкой на ящике, делая вид, что роюсь в его содержимом. Я перекладывала множество крошечных стеклянных трубок, маленьких острых лезвий и пакетов с иглами, чтобы дать Миле как можно больше времени, пока один из Золоченых не постучал рукой по крыше кареты так, что я чуть не подскочила до потолка.

Он что-то сказал, и, хоть я ничего не расслышала, смысл его слов был предельно ясен. Время, которое я могла выиграть для Милы, истекло.

Я схватила ящик и поспешила назад. Мила и мать остались в тех же позах, но по легкому наклону головы я поняла: она исполнила то, ради чего сюда явилась. Она сунула руку в карман, затем пригладила его и протянула руку к ящику.

Мне ничего не осталось, кроме как уколоть идеальную пяточку малышки, собрать крошечную каплю крови во флакон из тонкого стекла и забыть об этой семье. Уже сев в кабину экипажа, я задумалась о том, где отец ребенка и почему его не было рядом с матерью. Надеюсь, у нее был хоть кто-то – муж или партнер, который разделил бы с ней бремя появления ребенка в Холстетте и сокрытия ее магии.

– Ни слова, – прошептала Мила, когда мы снова поднялись в воздух. – Ни Элле, ни кому-либо еще. Обещай мне.

– Не одна и никому, – не раздумывая ответила я, используя наш тайный обет молчания из детства.

Мила покраснела. Я натянуто улыбнулась ей.

Шторки нам снова задернули. Меня сбило с толку, что Мила выполняла загадочные поручения, связанные с приливной ведьмой под прикрытием. А то, что все это происходило с ведома бабушки, вообще не имело смысла. Мила никогда не нарушала правила, а бабушка никогда не выступала против правил Смотрителя.

Кажется, секреты есть не только у Эллы.

Глава 3

Только я села за обеденный стол, как мне в лицо бросились два правила Смерти. Они были вырезаны на черной мраморной стене столовой ковена прямо над местом во главе стола, на котором восседала бабушка. Буквы высотой в тридцать сантиметров были обведены серебром.

Правило первое: ходить только в одиночку.

Правило второе: никогда не оглядываться назад.

Они были неразрывны и нерушимы.

На стеклянной витрине под правилами лежали кристаллы ковена – сверкающая горка розовых и фиолетовых самоцветов под защитой бабушкиных оберегов.

Наши жизни были связаны с этими тщательно отполированными камнями. Когда мы ходили по Смерти, на них держались наши линии жизни. Линия жизни каждой из нас ощущалась по-своему. У матери она всегда была мягкой, как теплые объятия. Но сегодня, когда она уселась рядом с бабушкой, линия казалась смятой и резкой. Линия жизни бабушки была цепкой, совсем как трава, семена которой пристали к моим юбкам по пути домой. Но этим вечером она казалась такой же колючей, как ошейник с серебряными шипами на шее бабушки. А линия жизни Милы была похожа на ежика – то нежная и любопытная, то острая и колючая.

Больше никто этого не заметил. Никто и не должен был ощущать линии жизни по эту сторону завесы между Жизнью и Смертью. Но я чувствовала их, как едва заметное прикосновение волоска. Или как невидимую нить, которая туго натягивалась, когда мои сестры ходили по Смерти. Иногда мне казалось, что за это бабушка меня ненавидит.

В первый раз я спросила ее о линиях жизни, когда мне было пять лет. Той ночью она отправила моего отца в Смерть, чтобы он создал для меня кристалл. Бабушка вынудила меня смотреть, как отца сожгли заживо. Она крепко держала меня за руку. Жар от костра высушил мне глаза, во рту пересохло. Долгие годы во снах меня преследовал образ умирающего отца с зажатой в кулаке каплей крови. Бабушка до сих пор с яростью вспоминала тот миг, когда он вернулся с обсидианом, выросшим из моей крови в песках Смерти.

Прямо за ней в золотистом вечернем свете, струящемся из окна, мерцали кристаллы ковена. Как и у всех потомков Терновой королевы, из моей крови должен был получиться аметист темного глубокого оттенка. Но этого не произошло. В действительности мой кристалл оказался невероятно редким обсидианом. По всей видимости, его хотел бы заполучить Верховный Смотритель. Так что я понятия не имела, где он. Я знала лишь то, что он находился в безопасном месте. Бабушка спрятала там кристалл, как только мой отец вернулся из Смерти. С тех пор я не видела свой кристалл.

Этим