Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Не ропщем, но молим: поведайте нам о грядущем. О будущем – нашем, а также чужом. Поведайте, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, ваше слово для нас драгоценно. Однако же, если вам будет угодно противное…

На этом Шелк замолчал, замер, воздев руки к Окну. Нет, все как всегда. Окно безмолвствует. Ни звука, ни вихря красок…

Выдержав паузу, Шелк опустил руки.

– Что ж, мы не ропщем по-прежнему. Не ропщем, но молим: удостойте нас беседы посредством приготовленных для вас жертв.

В мантейон, ведя за собою черную агницу, вошла майтера Мрамор, дожидавшаяся своего часа за порогом, на Солнечной.

– Вот эту прекрасную черную агницу приносит в дар Высочайшему Иераксу, Владыке Смерти, а значит, отныне и повелителю Дриадели, ее мать, Орхидея.

Натянув перчатки для жертвоприношений, Шелк принял от майтеры Розы священный нож с костяной рукоятью.

– Теперь агнец? – шепнула майтера Мрамор.

В ответ Шелк молча кивнул.

Едва различимый глазом укол, столь же быстрый взмах клинком, и агница распрощалась с жизнью. Майтера Мята, преклонив колени, подставила под струйку крови глиняный потир. Секунда-другая, и кровь из чаши, выплеснутая в огонь, впечатляюще зашипела, всклубилась паром над алтарем. Тем временем острие ножа Шелка нащупало сочленение двух позвонков, и голова истекающей кровью черной агницы отделилась от тела без сучка и задоринки. Высоко подняв отсеченную голову, Шелк возложил ее на огонь. За головою быстро, каждое в свой черед, в огонь отправились все четыре копытца.

С ножом в руке Шелк вновь повернулся к Священному Окну.

– Прими же, о Высочайший Иеракс, в жертву сию прекрасную агницу! Прими и услышь наши мольбы, поведай нам о грядущем. О будущем – нашем, а также чужом. Поведай, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, твое слово для нас драгоценно. Однако же, если тебе будет угодно противное…

Выдержав паузу, Шелк опустил воздетые к Окну руки.

– Что ж, мы не ропщем. Не ропщем, но молим: удостой нас беседы посредством сей жертвы.

Подняв тушку агницы к кромке алтаря, он вскрыл ее брюхо. Наука авгуров зиждилась на ряде строгих, ненарушимых правил, но оставляла свободу и для индивидуальных интерпретаций. Изучив тугие петли кишок и кроваво-алую печень, Шелк содрогнулся. Майтера Мята, подобно всякой сибилле, немного разбиравшаяся в авгурстве, отвернулась от тушки жертвенной агницы вовсе.

– Иеракс предостерегает, что по пути, коим пошла Дриадель, предстоит отправиться многим другим, – возвестил Шелк, с трудом сдерживая рвущиеся наружу чувства. – Нас ждет моровое поветрие, а может, война, а может, голод. Не будем же сетовать на то, что бессмертные боги позволили любой из сих напастей поразить нас внезапно.

Прихожане зашевелились, беспокойно заерзали.

– Напротив, – возвысив голос, продолжал Шелк, – давайте сугубо, вдвойне поблагодарим богов, великодушно поделившихся с нами трапезой! Орхидея, сей дар поднесен тобой, и посему ты вправе первой претендовать на священную пищу, коей он сделался ныне. Желаешь ли ты взять его или хоть его долю себе?

Орхидея отрицательно покачала головой.

– В таком случае священная пища будет разделена между нами. Пусть каждый, кто пожелает, выйдет вперед и возьмет себе долю. Многие ли ждут снаружи? Сколько их? – возвысив голос, спросил Шелк у мирян, карауливших вход с Солнечной, хотя прекрасно видел, что постов они не оставили, а значит, ответ знал заранее.

– Сотни, патера! – откликнулся один из добровольных блюстителей порядка.

– Тогда я вынужден попросить всех получивших долю священной пищи немедля покинуть мантейон. Впускайте ожидающих по одному, вместо каждого из уходящих.

Во время прежних свершенных Шелком жертвоприношений тем, кто подходил к алтарю, доставалось не более тоненького ломтика на брата. Ныне Шелку представилась возможность дать волю собственной щедрости, и он воспользовался ею, да еще как: целая нога одному, половина филея другому, грудина целиком третьему, шея – одной из женщин, готовивших для палестры, бок – вдовой старухе, хозяйке дома в полусотне шагов от обители… Лодыжка побаливала, однако слова благодарности и улыбки на губах одаряемых окупали сие неудобство с лихвой.

– А этого черного агнца приношу в дар Сумрачному Тартару во исполнение обета я сам.

Расправившись с агнцем, Шелк вновь обратился к Священному Окну:

– Прими же, о Сумрачный Тартар, в жертву сего агнца! Прими и услышь наши мольбы, поведай нам о грядущем. О будущем – нашем, а также чужом. Поведай, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, твое слово для нас драгоценно. Однако же, если тебе будет угодно противное…

Выдержав паузу, Шелк опустил руки.

– Что ж, мы не ропщем. Не ропщем, но молим: удостой нас беседы посредством сей жертвы.

Внутренности черного агнца являли собою картину несколько более благоприятную.

– Тартар, Владыка Тьмы, предупреждает, что многим из нас вскоре придется отправиться в подвластное ему царство, однако после мы вновь выйдем на свет. Каждого, кто пожелает, приглашаю выйти вперед и взять себе долю священной пищи.

Черный петух в руках майтеры Мрамор забился, захлопал высвобожденными крыльями… дурное знамение! Петуха Шелк принес в жертву целиком, наполнив мантейон зловонием горящих перьев.

– А этого барана серой масти приносит в дар богам Чистик. Не черный и не белый, баран сей не может стать даром кому-либо из великих богов или Девятерым совокупно, однако его позволительно предложить всем сущим богам либо определенному меньшему богу. Кому же мы пожертвуем его, Чистик? Боюсь, тебе придется ответить как можно громче.

Чистик поднялся на ноги.

– Тому самому, о котором ты постоянно рассказываешь, патера.

– То есть Иносущему. Пусть же он скажет свое слово посредством ауспиции!

Захлестнутый внезапной, не поддающейся объяснениям радостью, Шелк подал знак майтере Розе с майтерой Мятой, и те принялись заваливать алтарь благоуханным кедром, пока языки пламени, достигнув божьих врат, не заплясали над крышей.

– Прими же, о Таинственный Иносущий, в жертву сего барана! Прими и услышь наши мольбы, поведай нам о грядущем. О будущем – нашем, а также чужом. Поведай, что же нам делать? Любое, пусть самое легковесное, твое слово для нас драгоценно. Однако же, если тебе будет угодно противное…

Шелк вновь картинно уронил книзу воздетые руки.

– Что ж, мы не ропщем. Не ропщем, но молим: удостой нас беседы посредством сей жертвы.

Едва голова барана вспыхнула жарким пламенем, Шелк припал на колени, дабы осмотреть его внутренности.

– Сей бог на слова не скупится! – объявил он после необычайно затяжного изучения бараньей утробы. – По-моему, столь много начертанного в чреве одной жертвы я не видел еще никогда. Во-первых, здесь есть известие для тебя лично, Чистик, – сия часть отмечена знаком дарителя. Могу ли я огласить его сразу или же изложить тебе все наедине? На мой взгляд, известие доброе.

– Смотри сам, патера, как, по-твоему, лучше, – пророкотал Чистик со скамьи в первом ряду.

– Что