Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Вторая ступенька… Наверху скрипнула половица. Поднявшись еще тремя ступеньками выше, Шелк замер, прислушался. За стенами обители, как и во сне, свистел, выл в дымоходной трубе ночной ветер. Да, разумеется, все из-за ветра: старое здание потрескивает, скрипит, а он-то – вот дурень! – вбил себе в голову, будто скрип издает кровать старого авгура, будто ее ветхие планки, ремни и брусья стонут под тяжестью тела патеры Щуки, заворочавшегося, севшего ради недолгой молитвы либо затем, чтоб выглянуть наружу, в распахнутые настежь окна, прежде чем снова улечься на спину или на бок и…

Сверху донесся негромкий шорох затворившейся двери.

А вот это уже наверняка, наверняка дверь его собственной спальни! Натянув брюки и поспешив вниз, на поиски Орева, Шелк оставил ее без внимания, а все до единой двери в обители отворяются и захлопываются сами собой, если не заперты на защелку, так как стены здания давным-давно покосились на сторону. Чего еще ждать от старых, растрескавшихся дверных створок в рассохшихся, перекошенных рамах, возможно сроду (а сейчас-то уж точно) не отличающихся прямизной?

Палец сам собою согнулся, лег на спусковой крючок иглострела, однако Шелк, вспомнив предостережения Чистика, поспешно переместил кончик пальца на предохранительную скобу.

– Мукор! Я вовсе не желаю тебе зла. Я хочу просто поговорить с тобой. Ты там, наверху?

Сверху не донеслось ни голоса, ни шагов. Тогда Шелк поднялся еще парой ступеней выше. Да, он же показал Чистику азот… Весьма, весьма опрометчивый поступок: ведь азот стоит тысячи карточек, а Чистик вламывался в куда лучшие, куда надежнее охраняемые дома, когда того пожелает. Должно быть, это он, явился за азотом – возможно, сам, возможно, послал подручного, увидел зажегшийся в кухне свет и не преминул воспользоваться удобным случаем…

– Чистик? Это я, патера Шелк.

Ответа вновь не последовало.

– У меня иглострел, но стрелять я совсем не хочу. Не хочу и не стану; только подними руки и не сопротивляйся. Отдавать тебя страже я тоже не собираюсь.

Голос его придал сил единственному неяркому светочу над площадкой. Мучительно медленно (страх преграждал путь, связывал ноги в той же степени, что и боль) одолевая оставшийся десяток ступеней, Шелк углядел в дверном проеме собственной спальни вначале черные брючины, затем подол черных риз и, наконец, улыбку на морщинистом лице престарелого авгура.

Помахав ему рукой, патера Щука подернулся серебристой дымкой, зарябил, рассеялся в воздухе… лишь венчавшая его голову черная скуфейка с синей каймой мягко, негромко шлепнулась о неровные доски верхней площадки.

II

Владычица Киприда

О туженицах ни Шелк, ни майтера Мрамор так и не вспомнили, однако, предупрежденные торговцем, обеспечившим церемонию нужным количеством руты, туженицы явились в мантейон за час до начала прощания с Дриаделью по собственному почину. Вдохновленные обещанными двумя карточками, к прибытию первых прихожан они уже располосовали плечи, груди и лица острыми кремнями и являли собой истинную скиаграмму скорби: распущенные волосы живописно развеваются по ветру, громкие причитания слышны на всю округу, а туженицы то рвут на себе грязные облачения, то преклоняют колени, окуная окровавленные лица в дорожную пыль…

Для скорбящих, продолжавших по двое, по трое прибывать и после того, как отведенная для мирян часть старого мантейона на Солнечной улице заполнилась до отказа, пришлось выставить снаружи, у входа, пять длинных скамей. Большую часть собравшихся составляли девицы, знакомые Шелку со вчерашнего дня, с визита к Орхидее, в желтый дом на Ламповой, однако среди них обнаружилось и несколько мелких торговцев (вне всяких сомнений, приневоленных к сему Орхидеей), и горстка – так сказать, ложка закваски в квашне – грубоватых на вид молодых людей, вполне возможно, друзей Чистика.

Сам Чистик явился в мантейон тоже и, кроме того, привел с собою обещанного барана. Усадив его среди скорбящих, майтера Мята засияла от счастья: следовало полагать, ей Чистик назвался другом усопшей. Приняв повод, Шелк с церемонной учтивостью поблагодарил дарителя (на что тот ответил смущенной улыбкой) и боковой дверью вывел барана в сад, к майтере Мрамор, приглядывавшей едва ли не за целым зверинцем.

– Эта нетель успела изрядно пощипать мою петрушку, – пожаловалась майтера Мрамор, – и кое-где потоптала траву, однако оставила мне презент, так что на будущий год наш садик станет заметно лучше. А эти кролики… о, патера, разве не великолепны? Ты только взгляни на них!

Послушно оценив кроликов, Шелк потер правую щеку и погрузился в раздумья над очередностью поднесения богам священных даров. Некоторые авгуры предпочитали начинать жертвоприношения с самого крупного животного, некоторые – открывать церемонию общим жертвоприношением всем Девятерым сразу. В том и в другом случае первым даром сегодня должна была стать белая нетель, однако… однако…

– Дрова до сих пор не доставлены. Я-то хотела поручить их кому-нибудь из мальчишек, однако майтера настояла на том, чтоб отправиться за дровами самой. Если она откажется ехать назад, назад на телеге…

Ну да, разумеется: речь ведь о майтере Розе, а майтера Роза едва переставляет ноги…

– Люди еще собираются, – рассеянно отвечал Шелк майтере Мрамор, – а если потребуется, я могу выйти к ним, поговорить какое-то время.

Вообще-то он (что и признал после недолгого, но беспощадного самоанализа) был бы только рад начать прощание с Дриаделью без майтеры Розы, да и завершить обряд без нее, кстати заметить, тоже, но… Увы, пока не доставлен кедр, пока на алтаре не разложен священный огонь, ни о каких жертвоприношениях не могло быть даже речи.

В мантейон Шелк вернулся как раз к прибытию Орхидеи, с ног до головы в соболях и пюсовом бархате, несмотря на жару, и несколько под хмельком. Сопровождаемая Шелком, она, вся в слезах, прошла в первый ряд, к отведенному для нее месту. Казалось бы, ее нетвердая поступь и перестук гагатовых бус должны вызывать смех, однако Шелк обнаружил, что жалеет ее – жалеет от всего сердца. В сравнении с матерью дочь Орхидеи, защищенная от влаги искристого ледяного ложа тонкой, почти невидимой глазу подстилкой из прозрачного полимера, выглядела умиротворенной, невозмутимой до безмятежности.

– Начнем с черной агницы, – пробормотал Шелк, хотя ни за что не сумел бы объяснить, каким образом пришел к такому решению.

Сообщив о нем майтере Мрамор, он выглянул из садовой калитки на Солнечную, проверить, где там майтера Роза с возом кедра. Прихожане стекались к мантейону до сих пор. Лица одних Шелк помнил по множеству сциллиц, других же прежде не видел ни разу: очевидно, вторых что-то связывало с Орхидеей либо с Дриаделью, а может, их попросту привлекли явно успевшие разлететься по всему кварталу слухи о богатых, обильных жертвах, приготовленных сегодня богам на Солнечной улице, весьма вероятно, в беднейшем