Пекло. Дороги - Сергей Анатольевич Панченко

— Петь, ты конечно, рисковый парень у меня. Не боишься, что твое начальство обидится? Они столько сделали для нас, а мы собираемся их бросить. Никуда не улетим, но останемся с репутацией ненадежных товарищей.

— Марин, мы сделали столько, сколько они просили. Тем более что нас смогут взять на борт только при условии, что тут останутся два пилота. А это тоже специалисты, в которых убежище очень нуждается. Но их главный категорически против. Боится ответственности. А если останемся, ну вернемся в убежище «Росрезерва» и будем там спокойно жить и работать. Там ты была женой специалиста, а тут сама знаешь кем. — Петр усмехнулся.

— Ну, не знаю, такое ощущение, что мы пытаемся чесать место, которое не чешется. — Марина открыла банку с растворимым кофе. — Хлебнешь кофеина на ночь?

— Хлебну. Все равно не усну, без разницы от чего.

Больше эту тему они не поднимали. В десять вечера заявился Алексей с детьми, совершающий вечерний моцион перед сном.

— Привет, соседи, как дела? — Спросил он.

— Отлично. — Бодро ответил Петр и даже немного перестарался.

— А у нас есть сгущенное молоко. — Похвалилась Марина, обращаясь к детям Алексея. — Заходите, я вас угощу.

Они очень обрадовались и шумно забежали в помещение. Петр и Алексей остались снаружи.

— Борисов сказал, что ты ищешь способ улететь в Энгельс. — В лоб заявил Алексей.

— Ищу. Сам понимаешь, все неважно, кроме семьи. Раз бог дал нам информацию, что они живы, а потом этот вертолет, то я просто обязан воспользоваться совпадениями.

— Ну, да, случай — синоним бога.

— А ты считаешь, что я должен остаться? — Поинтересовался Петр.

— Не, я за тебя не хочу ничего считать, просто нам будет тебя не хватать. У нас сформировался отличный коллектив, умные, трудолюбивые, дружные. Я привык полагаться на тебя, как на себя. Появится новый человек и непонятно, что от него ждать. — Поделился Алексей переживаниями.

— Обещаю, если нам не понравится на новом месте, а тут все останется, как было, мы можем вернуться. Я готов начать с самых низов, с рабочего и снова двинуться по карьерной лестнице до должности главного архитектора убежища.

— К тому времени, мы будем называться не убежище, а город. — Пошутил Алексей.

— Был бы только рад, если все так и окажется. Желаю, чтобы у нас у всех жизнь удалась.

— У тебя точно удастся, ты так стараешься. — Алексей дружески похлопал Петра по плечу. — Где там мои сладкоежки?

Они вошли в комнату. Дети Алексея не ушли, пока не закончилось сгущенное молоко.

— Тетя Марина может подумать, что я вас не кормлю. — Упрекнул папаша свое потомство. — Они у меня вечно голодные.

— Да, брось, нам что ли есть сладости. — Отмахнулась Марина. — У них организм растет. Не хочешь, чтобы дети выросли рахитами, корми их хорошо.

— Рахит им точно не грозит. Скажите тете Марине и дяде Пете спасибо и домой. — Попросил Алексей.

— Спасибо. — Поблагодарили дети.

— Ну, раз вы больше ничего не хотите. — Развела руками Марина.

Дети, направившиеся было к выходу, замерли.

— Эй, жертвы голодомора, имейте совесть, не позорьте отца. — Алексею стало неудобно. — До завтра.

— До завтра. — Дети решили, что отец попросил их сказать эту фразу.

— До завтра. — Марина рассмеялась и погладила собственный живот, подумав о детях.

Как только они остались наедине, она обратилась к мужу:

— О чем вы говорили?

— Алексей не хочет, чтобы я уходил. — Петр заглянул в пустую банку из-под сгущенного молока и плеснул в нее кипятка, собрать остатки. — Все живут слишком сегодняшним днем.

— А я посмотрела на его детишек и представила, как наш Тимоха ходит к чужим людям, клянчит вкусняшки. А какие там могут быть вкусняшки? Гадость какая-нибудь. — Она вздохнула. На глазах выступили слезы. — Надо бы собрать гостинцы на всякий случай.

Следующие два дня прошли в попытках как-то повлиять на ситуацию, но с Петром никто не хотел обсуждать эту тему. Пилоты сторонились его, как прокаженного. Видимо, начальник припугнул их как следует. Стало казаться, что планам не суждено сбыться. Петр начал чувствовать апатию, мешающую ему проработать новые варианты.

Судьба, как всегда, решила за него. В один из дней в «кремлевском» убежище раздался сигнал тревоги, что случалось до этого только в учебных целях. Голос из динамиков упорно твердил, что тревога боевая. Петр тоже получил оружие, укороченный складывающийся автомат Калашникова из старых запасов, триста патронов и две гранаты. Отряд, к которому его причислили, обязан был защищать убежище от нападения врага, в непосредственной близости от его стен, вернее входа.

Что произошло точно, никто не знал, но в воздух поднялся Ми-8, так как собственные вертолеты еще не встали на крыло. Ветер донес далекие звуки боя. Продолжались они несколько часов. Вертолет возвращался назад несколько раз с ранеными и улетал снова. В последний раз он вернулся и долго пытался сесть. Его качало, будто были повреждены механизмы. Позже оказалось, что обоих пилотов ранило во время во время эвакуации группы бойцов, попавших в окружение.

Бои шли три дня, приближаясь к границам убежища. Жителям сделалось так тревожно, что стали возникать мысли о бегстве. Многие понимали, что победители, если ими окажется другая сторона, ни за что не оставят здесь тех, кто уже жил. Петр сильно переживал, что война началась чуть раньше, чем было ему нужно. Умирать за убежище ему не хотелось. Она назвал конфликт «войной обиженных». В ней не было ничего святого. Нападавшая сторона мечтала овладеть припасами и жить в комфорте. А единственной причиной рискнуть жизнью, по его мнению, было служение обществу, стремящемуся самостоятельно развиваться, даже имея под боком тех, кто незаслуженно жил на широкую ногу.

На четвертый день звуки боя отдались и затихли. Еще сутки Петр с отрядом проторчали снаружи, а потом их попросили сдать оружие. Генерал Борисов, попавшийся ему на глаза, рассказал вкратце о том, что случилось. Противник готовился к битве с зимы, копил силы и ждал. Проводил разведку на местности. Убедившись, что от убежища до опорников сохранилась слякоть, а на их стороне дороги уже подсохли, они пошли на прорыв между двумя опорными пунктами. В основном пешими отрядами, но с хорошим вооружением, с огромным количеством стрелкового оружия и всякой ручной артиллерии.

Вышедшая на поддержку из убежища техника застряла и стала добычей гранатометчиков. В первые два дня казалось, что прорыв противнику удается. Они ловко маневрировали небольшими группами, заходя с флангов и в тыл, наносили урон и скрывались. Только вертолет постоянно путал им планы,