Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

не укради, возлюби ближнего, равенство, братство, ну и прочая такая же лабуда. В общем, объяснишь людишкам, что был сильно не прав, все твои псевдопроповеди от лукавого и поэтому являются чистейшей воды крамолой и еретизмом. Дальше скажешь: для тебя и для всех остальных жителей Лукренона существует только одна воля – это воля Солнцеликого – помазанника богов и проводника их идей. То мироустройство, что сейчас существует, завещано нам богами свыше, а ослушаться или что-то менять никак нельзя. Иначе боги, оскорбившись, нашлют на них неисчислимые беды и горести. Я не очень быстро? Ты запоминаешь? – опять вскользь поинтересовалась Светка.

Я опять промолчал. В горле пересохло. Хотелось пить, а пить не давали.

– Ну, короче, – продолжила она, – ночь впереди, еще придумаешь что-нибудь и добавишь от себя, чтобы поубедительней звучало. Да, кстати, обязательно посоветуй своей голожопой армии сдаться на милость императора. Хватит им уже шалить.

– Ну а если нет? – наконец, еле ворочая сухим, как наждак, языком, вымолвил я.

– Если нет, мой разлюбезный друг, тебя казнят, и казнь эта будет очень болезненной и жестокой. Я, конечно, не сторонница таких изуверских методов, но как-то народец держать в руках надо, а публичная жестокая казнь отбивает у обывателей дурные помыслы и желания. Ну, ты меня понимаешь, Олежек.

В этот момент в подземелье вбежал префектус Вудий, бледный как полотно.

– Госпожа, я повсюду искал вас.

Светка перевела на него свои ясные голубые глаза.

– Чего же ты искал меня, достопочтимый пропретор по округу Сейноры, и что у тебя за дело такое, что не могло подождать, пока я закончу? – ровным голосом, но ледяным тоном спросила она. От ее интонации Вудия прошиб холодный пот.

– Прямо не знаю, как сказать, госпожа, – заикаясь и стирая тыльной стороной ладони крупные капли пота со лба.

– Ну, уж скажи как-нибудь. Не томи.

– Госпожа, те государственные преступники, что ты приказала арестовать…

– Ну?

– Им удалось скрыться, – набравшись храбрости, выпалил Вудий.

– Всем?

– Да, госпожа, всем, – выдохнул префектус.

Светка зло сжала губы.

– Блядь, – шипя словно змея, грязно выругалась она. – Меня окружают одни ослы. Ничего нельзя поручить этим слизнякам. Взять его и завтра на рассвете казнить, – распорядилась она, небрежно махнув рукой в сторону Вудия.

Префектус рухнул на колени.

– Госпожа, умоляю вас, пощадите. В том, что преступники ушли, нет моей вины, – возопил он, жадно целуя ступни Светкиных ног.

Светка брезгливо отдернула ногу.

– Мне что, два раза повторять надо? – обратилась она к охране. – Уберите ЭТО.

Двое подскочили, схватили префектуса под локотки и потащили упирающегося и вопящего во весь голос Вудия куда-то в темную глубь коридоров.

– Но, в общем, так, любимый, ты меня понял. Более времени уделить тебе не могу. Извини, дела. Да и, если честно, воняет здесь сильно. Так что до завтра, надеюсь, твой разум возьмет верх над чувствами и ты примешь правильное решение, а то отдуваться придется одному за всех. Твои-то дружки тебя бросили и сбежали, – она встала. Послала мне воздушный поцелуй. – Чао, любимый, – промурлыкала Светка. После чего удалилась, шелестя тканью своей туники, оставляя в воздухе терпкий шлейф духов. Чувствовать их запах здесь, в темнице, среди грязи и смрада было как-то даже неуместно – ну, не вязался он никак с окружающей средой.

Я остался один совсем один. Начало лихорадить. Наверное, поднималась температура. Правый бок и плечо болели несусветно. Нестерпимо хотелось пить. Казалось, язык провалился куда-то глубоко вовнутрь, забаррикадировав все горло и не давая нормально дышать, а еще мерзкой холодной змеей в душу заползал тягучий и липкий страх, заполняя меня всего целиком. От этого колотить начинало еще больше.

В том, что Светка сдержит свое обещание, сомневаться не приходилось, и то, что нас, вернее, меня, когда-то связывало с ней, ничего не меняло. Это мне никак не поможет. Моя бывшая ради своей цели пойдет до конца, в том числе до моего конца. Ребята спаслись и улетели, это, конечно, хорошо. Вот только теперь мне никто не поможет, вот это плохо, и умирать придется по-настоящему, канув, так сказать, в Лету навеки, безвозвратно. Светку так и не взяли, да и целионов на чистую воду не вывели, то есть смело можно констатировать – задание с треском провалено, а это совсем никуда.

До чертиков пугала неизвестность. Я страшно, до тошноты, до дрожи в коленках боялся боли. Еще в детстве, смотря фильмы про советских разведчиков, попавших в лапы к фашистам и выносивших на допросах ради великой цели нечеловеческие физические страдания, говорил сам себе, что ни за что бы на свете не выдержал эти издевательства над своим телом и рассказал бы фашистским гадам все, что знал, и даже больше, лишь бы не терпеть все эти муки.

Как меня казнят? Что придумают? Оставалось только гадать. Выбор достаточно разнообразен: могут на кол посадить, четвертовать, залить, раскаленный свинец в ноздри и горло, а может, сожгут живьем – полет фантазии местных живодеров не знает границ.

Никак не возьму в толк, как появляются на свет такие конченые ублюдки, которые затем выбирают себе профессию палачей. Кто их рожает? Наверное, что-то изначально в семье не складывается, там мама где-то недолюбила, где-то недоласкала, или папа подзатыльник отвесил за то, что ребенок курил за углом, а может, основы закладываются еще в детском садике или даже в яслях, когда одни детки третируют другого, забирают в песочнице совок и лопатку или куличи его разрушают, а потом воспитательница, которая вместо того, чтобы присматривать за детьми, весь день пялилась в смартфон, изучая «Инстаграм», удивляется, как дети отвечают на ее вопросы.

– Ты, Петенька, кем хочешь стать?

– Космонавтом.

– Молодец, Петенька. А ты, Коленька?

– Моряком.

– Умничка. Ну а ты, Вовочка?

– Конечно, палачом.

Короче, я очень боялся физической боли, но еще больше боялся смерти. А смерти, приходящей через дикую боль, – втройне. Осознавая всеми фибрами души, что она рядом, совсем близко, вот где-то там, за углом, и мне было жутко не по себе. Кажется, в смутном очертании полутеней даже явственно видел, как смерть, потирая свои костлявые длани, вглядывается пустыми глазницами в очередную жертву, примеряя, как и когда ее лучше забрать с собой. Она не спешит, потому что для нее в кайф чувствовать себя полноправной хозяйкой над тобой. Уверена – раз попался в ее поле зрение, значит, стал добычей и никуда уже не денусь. Сейчас ее главная задача – до конца обезволить меня, заставить смириться и покорно принять неизбежное, при этом содрогаясь от ужаса. Страх жертвы ей нравится, он ее пьянит, как доброе выдержанное вино.

Вспоминался