Замечательный предел - Макс Фрай

Лех улыбается и потягивается, как огромный довольный кот. Говорит:

– Так просто мне очень надо. И при этом я не люблю, когда слишком трудно. Я однажды решил, что всё должно быть легко.

Вильнюс, август 2022

Женщина в белой футболке, белых кюлотах и кедах, таких сокрушительно белоснежных, словно в них ни метра не прошли по земле, сидит под пешеходным мостом, перекинутым через речку Вильняле, на довольно высоком камне, но всё равно практически в луже; ладно, где может, там и сидит. Рядом с ней по щиколотку в воде (река у берега неглубокая) стоит, предположим, мужчина невысокого роста с глазами цвета ясного майского неба и от природы красивым, но помятым, испитым лицом. Одет он настолько не по погоде, насколько это возможно: в дублёнке и шапке-ушанке на августовской жаре. Но ему, похоже, нормально, даже лоб не вспотел.

Он спрашивает:

– Ты сама-то знаешь, что делаешь?

Женщина в белом отрицательно мотает головой и улыбается так ослепительно, что лично мне непонятно, как весь мир от этой её улыбки не превратился в (для начала хотя бы Сведенборговский) рай.

– Вот и я тоже! – смеётся мужик в ушанке. – Горькое пьянство наконец-то снизило мой интеллект. Спасибо ему, шикарный мистический опыт, ещё ни в одной из вечностей я не был таким дураком. А вечностей у нас с тобой очень много. Не представляешь, насколько я сейчас далеко.

– Конечно, не представляю, – соглашается женщина в белом. – Мне и одну-то вечность сложно представить этой нелепой человеческой головой. Но я согласна даже на человеческую. Если уж я есть настолько, что ты сегодня со мной.

– Я всегда с тобой. Неважно, видишь ты меня или нет.

– Важно. Я алчу эмпирических данных. И вот прямо сейчас они есть.

– Мне для тебя ничего не жалко. Даже эмпирических данных. Могу добавить ещё, – веселится голубоглазый, достаёт из кармана бутылку с тремя девятками на этикетке[72], откручивает пробку, отпивает глоток. Наклоняется к женщине в белом, обдавая не перегаром, а сладким запахом белой акации, которая в августе не цветёт. Обнимает её (или держится, чтобы не потерять равновесие), шепчет в самое ухо так тихо, словно опасается, как бы его не услышали камень, река и мост:

– Ты взяла от погибшей лозы последнюю ветку, сунула в землю и подвязала к стене. А теперь понемногу появляются молодые побеги и стремительно тянутся вверх. Но стена никуда не делась. Не изменила свою природу. Здесь по-прежнему ад. Нам с тобой эта стена не нравится. Но за неё теперь держится наш виноград.

– Будем надеяться, девичий, – улыбается женщина в белом. – Говорят, он может разрушить стену. Если корни подкопаются под фундамент, точно трындец.

– Может, разрушит, – взмахнув бутылкой, отвечает алкаш в ушанке. – А может, станет прочной опорой. Винограду всяко виднее, он у нас молодец. Я не знаю, как будет…

– Ты не знаешь?!

– Только я по-настоящему и не знаю! Надо быть мной, чтобы видеть, как колёса множества судеб сорвались с осей и наперегонки несутся с горы. Это очень смешно. И очень красиво. Как, собственно, все эпизоды нашей с тобой игры.

Лейн, почти зима второго года Этера; Грас-Кан, осень второго года Этера (там-то холодного горного ветра нет)

Первое, что узнал Анн Хари, вернувшись в Лейн, где не был почти декаду, – здесь внезапно задул ветер с гор, и вместо долгожданной тёплой приморской осени сразу наступила зима. Это было довольно некстати: он пришёл из знойного августа, в пляжной майке и тонких льняных штанах.

Второе, что он узнал, заскочив в кофейню «Мы сами», благо оказался как раз напротив неё, – как все городские синоптики третий день спорят, называть наступивший сезон зимой или осенью, потому что холод, конечно, собачий, но всё-таки не мороз. И снега не было, причём, скорее всего, и не будет, по крайней мере, так обещает прогноз.

– В газетах пишут, что наступила «почти зима», – сказал ему знакомый бариста. – Но синоптики против такого названия, потому что ненаучно звучит.

– А такой колотун ни с того ни с сего устроить научно? – возмутился Анн Хари. – Хорошо же всё было. Люди ещё в море купались, когда я уходил.

– Справедливости ради, погоду устраивают ветры, а не синоптики, – напомнил ему бариста. – Синоптики только пытаются её предсказать. Иногда у них получается. Вот и сейчас предупредили про холод заранее, аж за четыре дня.

– Тогда ладно, – вздохнул Анн Хари. – А я предупреждение пропустил. Засиделся в ТХ-19. Думал, дома ещё жара. В этом году лето было такое долгое, что стало казаться, оно навсегда.

– Ты из ТХ-19 приносишь такие шикарные книги! – оживился бариста. – Я вчера прочитал «Дом без крыши», и до сих пор немножко как будто бы там. Что в книгах выдумки и фантазии, я узнал от родителей даже раньше, чем научился читать. Но всё равно так хочу, чтобы эта история случилась на самом деле! Чтобы хозяйка дома со своими собаками где-то сейчас жила. И странная девочка Мирра. И Невидимый Господин. И все остальные. Я их как близких друзей полюбил. Я хочу, чтобы всё это было! Понятно, что даже самый сильный адрэле не может оживить придуманный мир. Но моё желание от этого не уменьшается. Хотеть-то не запретишь.

– Спасибо, – сказал Анн Хари и выпил эспрессо залпом, как водку. Одним глотком.

– А за что мне спасибо? – удивился бариста. – Книгу-то ты нашёл.

– За то, что так хорошо читал, – улыбнулся Анн Хари. – Без читателя в книгах нет смысла, незачем их писать, разыскивать, приносить. И самое лучшее, что может сделать для книги читатель – мечтать, чтобы выдумка стала правдой, полюбить её, захотеть оживить. Конечно, желания недостаточно. И любви недостаточно. И даже слова адрэле. Вообще ничего не достаточно, хоть ты дерись! Но пока мы читаем и хотим невозможного, каким-то непонятным мне образом торжествует и продолжается жизнь.

Домой Анн Хари отправился, завернувшись в фирменный плед кофейни «Мы сами». Бариста сказал, подарок, можно не возвращать. Плед оказался отличный, тёплый, оранжевый, как апельсины в садах и на улицах Козни, которые уже понемногу начали созревать. Пока шёл от конечной трамвая, в одеяле, с рюкзаком за плечами, жуя на ходу страшно кислый, подобранный с сизой травы апельсин, чуть не плакал от острого счастья, почти как от боли – от самой возможности быть.

ШиКоНах ждал его