Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

— Отчего, отчего…

Мой баритон звучал легко и уверенно. Я заметил: сейчас при пении совершенно не волновался. Пел спокойно, с удовольствием, как в детстве. Наслаждался звучанием музыки и собственного голоса.

— … От того, что ты идёшь…

Я смотрел на Иришкино лицо — вспоминал, как вот так же рассматривал лица сидевших в зрительном зале людей. Тогда я по взглядам и по улыбкам слушателей понимал, что пою превосходно. Понял я это и сейчас.

— … Снегопад, снегопад…

Моей второй жене нравилось, когда я пел — даже тогда, когда она из-за болезни уже позабыла, кто я такой. Я часто усаживался рядом с её кроватью и наигрывал ей на гитаре мелодии из нашей юности: те, которые я слушал ещё во время жизни в Советском Союзе.

Я исполнял для неё мировую классику: Элвиса, битлов, «The Rolling Stones». Пел и эту песню из её любимого кинофильма «Девчата». Вот только она во время моего пения никогда не смотрела на меня с таким же восторгом и удивлением, как это делала сейчас Иришка.

— … Оттого, что ты мне просто улыбнулся…

Именно из-за отсутствия восторга и обожания на лицах моих слушателей я после службы в Советской армии навсегда вычеркнул пение со сцены из своих жизненных планов. Вычеркнул его вынужденно. Потому что новый «гениальный» голос я «тогда» так и не обрёл.

Я повернул голову и посмотрел на блестевшие за окном сугробы. Зима вдруг показалась мне не столь уж мрачной и холодной. А мысли о пребывании в Кировозаводске сейчас уже не навевали тоску и не тяготили меня, как при моём прошлом проживании здесь.

— … Погляди, погляди…

Сердце в моей груди размеренно отбивало ритм. Пальцы уверенно опускались на холодные клавиши пианино. Голос не срывался, без труда вытягивал высокие ноты. Я прислушивался к нему. Радовался его звучанию, словно возвращению старого друга.

Сообразил, что уже и не помнил, когда я в прошлый раз чувствовал себя таким счастливым. Усомнился, что после похорон сыновей (тогда, в девяносто четвёртом) такое со мной вообще случалось. Я повернул лицо к Иришке, увидел в её глазах влажный блеск.

Пропел финальные слова:

— … Оттого, что кто-то любит гармониста.

Я по всем правилам завершил музыкальную композицию. Выждал, пока музыка стихла. Убрал руки с клавиш, замер с идеально ровной спиной (будто всё ещё чувствовал себя сидящим на сцене перед переполненным зрительным залом).

Взглянул на Иришку и спросил:

— Как тебе мой новый голос, сестрёнка?

Лукина вздрогнула — будто я своим вопросом вывел её из транса.

Она шумно вздохнула. Дёрнула головой — тряхнула косичками.

— Вася, я не понимаю, почему ты ругал свой голос? — спросила она. — Да, он уже не такой, как раньше. В детстве ты пел по-другому. Но так и что? Это же было давным-давно!

Лукина пожала плечами.

— Василий, ты уже не ребёнок. Теперь ты взрослый мужчина. Было бы странно, если бы ты всё ещё пел дискантом. Сейчас у тебя вполне приличный лирический баритон. Вот, смотри…

Иришка показала мне свою руку и сообщила:

— У меня от твоего пения мурашки по коже бегали!

Она улыбнулась.

— Девчонки будут рыдать и смеяться от звуков твоего взрослого голоса, — заявила она. — Вася, ты разорвёшь им сердца в клочья! Моё сердце до сих пор колотится, как сумасшедшее.

Иришка прикоснулась рукой к своей груди. Она тут же сложила вместе ладони, подняла их на уровень своего лица.

Заглянула мне в глаза и попросила:

— Васенька, спой что-нибудь ещё. Пожалуйста!

Глава 6

— Вася, а какие ещё песни ты знаешь? — спросила Иришка.

Весь мой утренний концерт Лукина отстояла на ногах (придерживалась рукой о пианино). Она словно и не чувствовала усталости.

«Эмма, когда состоялась премьера фильма "Я шагаю по Москве"? Назови только дату».

«Одиннадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года».

Я отыграл вступление, спросил:

— Узнала?

— Конечно! — ответила Лукина.

Иришка указала на меня пальцем и сообщила:

— Я шагаю по Москве!

— Точно, — сказал я.

Снова дотронулся до клавиш пианино и запел:

— Бывает всё на свете хорошо…

* * *

Я завершил своё выступление (персональное — для Иришки Лукиной) перед обедом. Причём, о еде вспомнил я, а не моя двоюродная сестра. Иришка всплеснула руками и умчалась на кухню. Я опустил подуставшие руки и встал со стула.

«Эмма, очень надеюсь, что я всё же действительно вернулся в прошлое. Или рассчитываю на то, что пребывание в этой виртуальной реальности для меня никогда не закончится. Мне наплевать на отсутствие здесь современных гаджетов и на обрывки газет вместо туалетной бумаги — всё это ничего не значащие мелочи. Эмма, ты не представляешь, как здорово снова почувствовать себя молодым и здоровым! Бодрость, энергия. Нигде не болит. А ещё у меня теперь есть голос. Нет, Голос. Именно так: с большой буквы».

«Господин Шульц, возможно, под Голосом вы подразумевали понятие "большая октава" в музыкальной нотации, наименование ступеней в которой записываются с заглавной буквы…»

«Эмма, стоп. Я знаю, что такое "большая октава". Мой нынешний Голос не имеет с ней ничего общего».

Иришка накормила меня супом. В обед моя двоюродная сестра вела себя за столом совсем не так, как утром. Она уже не смотрела на меня волком. Без устали нахваливала моё сегодняшнее пение и «мои» песни.

Я слушал её звонкий задорный щебет и думал о том, что вкус белого хлеба и горохового супа не кажутся мне виртуальными. Как не казались виртуальными и запахи еды. Не выглядела виртуальной и сидевшая напротив меня за столом Иришка.

После обеда я за пианино не вернулся. Иришка осталась на кухне мыть посуду, а я отправился в комнату, которую делил вместе с двоюродной сестрой. По ходу я взглянул на кровать, но не улёгся на неё (словно испугался, что вдруг очнусь на больничной койке).

Подошёл к окну, сквозь припорошенное снежинками стекло посмотрел на заваленный сугробами двор. Даже через плотно прикрытую форточку я слышал звучавшее за окном чириканье птиц. Наблюдал за тем, как суетились синицы в висевшей на ветвях клёна кормушке.

«Эмма, я никогда не видел этот двор без сугробов. В прошлый раз я уехал отсюда двадцать второго января, в тот день стеной валил снег. Как думаешь, на этот раз я пробуду здесь дольше?»

«Господин