Правила подводной охоты - Дмитрий Валентинович Янковский

— Есть.

— Стрелковый комплекс, не спать! Торпеду из четвертого аппарата к пуску!

— Кэп, — произнес Долговязый. — Пятое правило подводной охоты!

— На глубине приказы не обсуждают! — прошипел взводный. — Второму стрелку, команда “огонь”!

Честно говоря, у меня руки отказались повиноваться. Мне было жалко кальмара. Если Жаб хотел погонять меня в боевой стрельбе, мог бы запустить имитатор, я бы на нем класс показал. Но палить по беззащитной твари показалось мне кощунством. Впрочем, командирского гнева я тоже боялся.

Дрогнув, мой палец нажал кнопку пуска.

— Есть захват цели, — доложил я. — Есть пуск. “Валерка” коротко вздрогнул, выплевывая торпеду на полном ходу. Я врубил стрелковый сонар, отчего по планшету пошла зеленоватая рябь, как по озерной глади от брошенного в воду камня. Теперь торпеда была видна в координатной сетке как подвижная васильковая искорка, она взяла пологую дугу разгона и вышла на цель.

Почуяв ультразвуковой сканер торпеды и наш сонар, кальмар испугался и начал стремительно набирать глубину, но торпеда догоняла его, не выпуская из прицела. У меня сердце сжалось.

“Может, кальмар жил в глубине сотню лет, а теперь превратится в кровавые клочья по прихоти Жаба, — подумал я. — Пусть кэп идет к дьяволу”.

Я протянул руку и включил блокиратор боевого заряда. Торпеда прошла в шести метрах выше кальмара и, потеряв цель, начала рыскать. Я отогнал ее еще на полторы мили и подорвал в безопасном месте.

— Что за фокусы? — прошипел Жаб.

— Условная цель условно поражена! — доложил я. — Условный взрыв в шести метрах над целью.

— Я тебе глубинную надбавку тоже на условный счет перечислю, — рыкнул взводный. –Ас Долговязым поговорю особо, чтобы не разлагал мне личный состав!

— Поговори, поговори, — мой напарник снял гарнитуру и бросил ее на пульт. — А ты, Копуха, настоящий охотник.

— Что за пятое правило ты упомянул? — поинтересовался я.

— Глубина — твой дом. Не сри, где живешь.

— Погоди, а что это вообще за правила? Я о них ни от кого не слышал, кроме как от Рипли и Жаба.

— Это у нас была такая игра, — охотно рассказал Долговязый. — Мы считали свою пятерку самыми крутыми охотниками и взялись придумывать специальные правила для охоты, нечто вроде краткого кодекса. Для всеобщего пользования. Первое правило придумал Бак. Он же его сам и выполнил. Второе придумала Рипли. Третье стало детищем Жаба, четвертое сотворил Викинг, а пятое осталось за мной. Потом мы впятером совершили обряд принятия кодекса и по мере возможности доносили его до салаг. Никто раньше его не нарушал. Это первая выходка Жаба. Кажется, свихнулся он окончательно.

— Так зачем же ты напросился в его команду? — удивился я.

— Чтобы этот псих лишних дров не наломал в океане, — спокойно ответил Долговязый. — А у Викинга причины еще более веские, чем мои.

Он поднялся и оборвал шнур. Очень правильно — тот только действовал на нервы, а глубина давила так, что ощущалась без всяких фокусов. Когда приборы показали погружение на две тысячи двести метров, снова вспыхнули прожектора, осветив дно. Я вспомнил рассказ Викинга про базальтовую пустыню. Все-таки я ее неправильно себе представлял, на самом деле все выглядело еще страшнее.

— Стрелковый комплекс! — вышел на связь капитан. — Дайте мне “светлячка”.

— Есть! — ответил я, инициируя запуск осветительной ракеты.

Она ушла высоко вверх и вспыхнула, словно тусклое, неземное солнце, освещающее безжизненный инопланетный пейзаж. Во все стороны простирались вылизанные водой базальтовые наплывы, черные, местами блестящие, а в низинах покрытые бурым илом. Молчунья выключила прожекторы и сбавила ход.

— Добро пожаловать на дно океана, — произнес Жаб.

Никто ему не ответил. Мне показалось, что ощущения Долговязого в этот момент немногим отличаются от моих — дно океана всегда впечатляет, сколько на него ни гляди. Только у Долговязого простирающаяся на мониторе картина была еще связана с воспоминаниями, которых не было у меня. Вот и вся разница.

— Где-то здесь расположена “DIP-24-200”, — сказал напарник. — Но на сонаре ее не видно, там специальное покрытие против торпед. Так что обнаружить ее можно только визуально.

Я представил, как буду искать станцию после вылазки, и мне стало страшно. В базальтовой пустыне, казалось, не было вообще никаких ориентиров. Молчунья гнала “Валерку” малым ходом по сужающейся спирали, пока я не разглядел на мониторе нечто, не соответствующее ландшафту — четыре матовые сферы на ажурном поддоне.

— Вот она, — шепнул Долговязый.

Станция выглядела умершей, на ее конструкции не выделялось ни единой искорки света или других признаков присутствия человека.

— Там что, никого нет? — спросил я.

— Уже пятый год. Не дрейфь, охотник, зато это жилище теперь в нашем полном распоряжении.

“Валерка” поднырнул под стыковочный узел и присосался люком к входной мембране. Далеко в коридоре зашипел воздух, выравнивая давление. У меня заложило уши.

— Приехали! — Долговязый улыбнулся, доставая из шкафа свой рюкзачок. — Как хорошо отгородиться от суетного мира парой километров водяной толщи!

Я пока не испытывал особого воодушевления по этому поводу. Долговязый обесточил пульт, и я, подхватив свой рюкзак, первым выбрался с огневого поста. В коридоре все еще шипел воздух, правда, гораздо тише, броневые створки кессона оказались распахнутыми.

— Строиться в кессонном отсеке станции! — скомандовал Жаб.

Я выбрался из “Валерки” по лесенке и оказался в длинной трубе стыковочного узла. Единственный источник света, люк нашего батиплана, выхватывал из густой темноты цветные кабели на стенах, трубы, решетчатые фермы и погашенные светильники под потолком. Я поежился от подступившей прохлады и неприятного ощущения окружающей темноты. Почти ничем не пахло, если не считать запаха старого крашеного металла, какой всегда царит внутри подобных конструкций.

В луче света замельтешила тень, и вскоре из люка показалась голова Паса. У него на лбу я заметил капельки пота, а лицо у него было бледным, как никогда. Похоже, он не ожидал подобной остроты ощущений.

—