Дневник времён заразы - Яцек Пекара

чьё воображение будоражат картины возвышенных видений и обещания воплощения фантастических идей. Да, такие люди, скорее всего, и вправду существуют. Но здесь и сейчас, когда требуются быстрота и эффективность, лучше всего помогает обещание сорвать большой и неожиданный куш. Именно такое обещание способно не только разогреть сердца и умы, но и побудить толпу к действию. А когда чернь уже ринулась вперёд, она подобна несущемуся стаду разъярённых буйволов. И нужно либо обладать поистине великой силой, чтобы её остановить, либо быть навсегда втоптанным в землю. И эта чернь почувствует себя увереннее не только благодаря своей численности и силе, благодаря переполняющей её жажде наживы и мести, благодаря своей ярости, но и благодаря чувству законности и правоты, которое я ей только что даровал. Ибо, когда тебе предстоит идти в атаку на вооружённого врага, всегда смелее ведёшь наступление, зная, что ты — рука закона и орудие Божьей справедливости, а твой противник — всего лишь омерзительный бунтовщик и гнусное отродье дьявола. И ты знаешь к тому же, что всё содеянное тобой будет оправдано как государством, так и Церковью. О да, убивать людей тогда становится куда приятнее…

Разумеется, не всё в войне в Обезьяньем Дворце пошло быстро и гладко. Впрочем, я на это и не рассчитывал. Однако история учит нас, что доведённую до отчаяния, решившуюся на всё, разъярённую толпу нелегко загнать обратно по домам, раз уж она вышла на улицы, чтобы своими дубинами, ножами, палками и факелами нести то, что считает справедливостью. А когда эта толпа почувствует первый запах победы, когда увидит, что враг не так страшен, как казалось, когда вдобавок будет помнить о надежде на обретение великого богатства — о да, тогда такая свора становится поистине грозной для любого противника.

Вейльбургских мещан питала ненависть к Касси и его людям, ибо мы усердно заботились о том, чтобы разжигать это чувство уже много дней. Но то, что обычные беспорядки могут обернуться настоящим триумфом, бунтовщики поняли, когда рухнули ворота Обезьяньего Дворца, когда вспыхнула конюшня и когда перепуганные солдаты Касси разбежались во все стороны, не зная, спасать ли им сперва здание и лошадей или же оборонять от наступающей черни доступ во дворец. И нисколько не помогли им командиры, выкрикивавшие приказы, ибо, как я заметил, одни из них кричали одно, а другие — нечто совершенно иное. Солдаты Касси, может, и выглядели довольно занятно и привлекали взгляды зевак своими цветастыми штанами и полосатыми куртками, но, беспорядочно и в панике носясь по двору, они напоминали не армию, а банду перепуганных шутов. Если бы они стояли ровным строем, готовые к бою, с выставленными пиками и изготовленными к выстрелу пистолями или мушкетами, то толпа, даже очень разгневанная, могла бы несколько смутиться, а бунтовщики начали бы задаваться вопросом, стоит ли игра свеч. И если бы тогда нашёлся ещё и решительный, твёрдый офицер, который вдохнул бы отвагу в сердца подчинённых, а нападающих устрашил, дело могло бы пойти совсем иначе. Но поскольку ситуация была такова, какова была, чернь ворвалась во двор, огромная и неудержимая, как волна, прорывающая повреждённую, треснувшую дамбу и не оставляющая от насыпи даже следа. Признаюсь также, что в тот момент очень пригодилось то, что солдаты архидьякона были одеты так пёстро и броско, ибо благодаря этому наши почтенные горожане даже в суматохе, неразберихе и едком дыму от горящей конюшни без труда различали, где свой, а где враг. И врагов они молотили так усердно и с таким огромным пылом, что не один из солдат Касси бросал оружие и улепётывал в сторону дворца, надеясь найти спасение в одном из многочисленных помещений. Впрочем, надежды эти не были лишены оснований, ибо Обезьяний Дворец был зданием поистине огромным, а значит, и мест, где можно укрыться, в нём было предостаточно. Кроме того, всякий знал, что когда боевое безумие пройдёт, когда убийственный пыл остынет, грабящая дворец банда уже не будет обращать особого внимания на прислугу архидьякона, если только эта прислуга не станет мешать им в грабеже.

У меня, разумеется, была иная задача, нежели ввязываться в потасовки с солдатами. Мы втроём быстро собрались и, решив, что в этой сумятице во дворе мы совершенно не нужны, двинулись ко входу в здание. Я — посредине, а Генрих и Людвиг — по обе стороны от меня. Трое инквизиторов, облачённые в чёрные плащи с вышитыми серебряными, ломаными крестами, в чёрных шляпах. Все — с обнажённым оружием в руках. Пусть нас было лишь трое, но своим видом, ровным шагом и решимостью мы, должно быть, производили впечатление на солдат Касси. Скорее всего, тот факт, что мы были функционерами Святого Официума, что было видно с первого взгляда, также не располагал к попыткам нас остановить. И действительно, никто на нас не напал. Словно в этой стихии боя, то более, то менее ожесточённого, мы были совершенно чужеродным элементом. Медведем, на которого грызущиеся неподалёку крысы даже не помышляют нападать — во-первых, занятые своими крысиными делишками, а во-вторых, осознавая полную безнадёжность такого предприятия.

К несчастью, убегающие слуги и солдаты Касси затворили за собой главные врата дворца — мощные двустворчатые двери, которые, вероятно, можно было бы разбить тараном, но которые, уж конечно, даже трём таким сильным молодым людям, как мы, было не под силу высадить. Обезьяний Дворец не был оборонительным замком и ни в малейшей степени не предназначался для военных целей. Но окна первого этажа были расположены так высоко, что дотянуться до них можно было, лишь стоя на лестнице или на плечах товарища. А согласитесь, милые мои, что официально одетые функционеры Святого Официума, сооружающие из своих тел живую пирамиду на глазах у сражающейся толпы, — зрелище, не слишком способствующее укреплению нашего авторитета или авторитета нашего ведомства. Тем более что дотянуться до подоконника — это ещё не успех, а тому, кто стоит внутри, было бы проще простого ударить карабкающегося нападающего по голове, чтобы вывести его из шаткого равновесия и сбросить вниз. И для этого не потребовалось бы никакого оружия, хватило бы любого хозяйственного предмета, любой статуэтки, скамеечки или стула.

Поэтому я решил найти способ получше, чем цирковое восхождение к высоким окнам. Я несколько раз ударил рукоятью меча в дверь и зычно и грозно крикнул:

— Именем Святого Официума, отворяйте, если не хотите быть обвинёнными в кощунстве и ереси!

Генрих подсобил мне, пнув ворота с размаху и изо всей силы, а поскольку он был парень по-настоящему дюжий, да и сапоги его были