Дневник времён заразы - Яцек Пекара

Людвиг кивнул и, не распечатывая документов, убрал их в ящик стола.

— Единственная цена, которую вам придется заплатить, — это принять решение, что делать с тремя негодяями, запертыми в наших подземельях, — сказал я. — Они виновны в убийстве двух человек, так что можно оставить их в камере, пусть там сдохнут с голоду, или сделать что-либо иное, по вашему усмотрению.

Людвиг и Генрих переглянулись и, как по команде, кивнули.

— А теперь что ж. — Я улыбнулся. — Разделим наше золото, как договорились, и пойдем развлечемся по случаю неожиданного обогащения.

— Скажу я вам, очень приятно считать собственные деньги, когда их у тебя так много, что сам даже не знаешь, сколько, — с улыбкой ответил Людвиг. — Или когда знаешь сколько, но даже еще не знаешь, на что потратишь такую большую сумму, ибо в голову приходят десятки возможностей, — добавил он.

— К сожалению, деньги кончаются обычно гораздо раньше, чем нам бы того хотелось, даже если поначалу их очень много, — с грустью заметил Хайдер. — И я бы даже сказал, что чем их больше вначале, тем быстрее они потом исчезают.

— Подумать только, есть люди, которые просыпаются утром и даже не помнят точно, сколько у них домов, доходных домов или дворцов, потому что давно сбились со счета, — сказал Людвиг.

— Или никогда и не должны были считать, — добавил я.

Так мы беседовали о радостях и горестях богатства и, деля золотые монеты на четыре кучки, вспоминали также о несчастных судьбах людей, которые быстро разбогатели, а затем трагическим образом лишились всего состояния, и участь их становилась еще хуже, чем когда они были бедны.

— Нехорошо иметь слишком много, и нехорошо иметь слишком мало, — вынес вердикт Людвиг. — Лучше всего иметь в меру.

— Да уж, — развел руками Хайдер. — Но как это сосчитать, если никто не знает, что это такое на самом деле — «в меру»?

— Человек должен быть в меру богат, но никогда не слишком состоятелен, — согласился я с ними. — Счастливее всех те, кто имеет в меру.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ВОЙНА В ОБЕЗЬЯНЬЕМ ДВОРЦЕ

«Цепь крепка настолько, насколько крепко её слабейшее звено» — эта древняя максима сколь избита и банальна, столь и свято верна. Я ведь прекрасно знал, что Кинга — наша ахиллесова пята, а потому многократно и доходчиво предостерегал её, чтобы никому и никогда не позволяла себя одурачить, чтобы была предельно осторожна, ибо может стать жертвой нападения или провокации. Но она была всего лишь юной, своевольной девицей, живущей эмоциями и не привыкшей к постоянной опасности.

Думаю, она позволила обмануть себя кажущемуся спокойствию и безопасности нашей обители в Инквизиториуме, лениво тянущимся дням и приятному обществу заботливой хозяйки. Она словно позабыла, что Святой Официум — это анклав, островок безопасности посреди бушующего океана беззакония. И ей суждено было в этом с горечью убедиться.

Удар по ней нанесли по всем правилам: во-первых, когда никого из инквизиторов не было дома, а во-вторых, при помощи ребёнка, к которому она так привязалась. Всё произошло так стремительно, что даже Хельция, собиравшая травы в садике за нашим домом, обо всём узнала от соседей и прохожих.

Прямо под нашими окнами какой-то человек таскал за волосы и избивал кулаками того самого маленького мальчика, Кристиана, что покорил сердце нашей подопечной. Как я выяснил позже, ребёнка в тот же день, буквально за несколько минут до этого, выкрали у матери. Мальчик, как говорили, рыдал и причитал, выкрикивая имя Кинги — быть может, сам по себе, ведь он искренне её полюбил, а может, потому, что так ему велели кричать.

Кинга схватила первое, что подвернулось под руку, — а подвернулась ей тяжёлая чугунная сковорода, — и, разъярённая, словно Эриния, ринулась на улицу, дабы расквитаться с мучителем. Разумеется, прежде чем она успела хоть что-то предпринять, сбоку на неё набросились двое мужчин. Они выбили сковороду, накинули ей на голову мешок, затолкали в крытую карету, а затем сами вскочили на козлы. Кучер стегнул лошадей кнутом, и те пустились в галоп. На улице остались лишь плачущий, ошеломлённый мальчик да брошенная сковорода. Впрочем, сковороду тут же умыкнул какой-то оборванец — смельчак, раз уж не побоялся украсть собственность инквизиторов.

Винил ли я Кингу в случившемся, в этой непростительной ошибке, которую она совершила? Что ж, как и многие глупые, необдуманные поступки, влекущие за собой пагубные последствия, этот проистекал из добросердечия, помноженного на вспыльчивость. Прежде она уже спасла Кристиана, проявив немало дерзости и отваги; теперь же, увидев, что дитя вновь истязают, она бросилась ему на выручку. Она была просто хорошей девушкой, а хороших людей слишком легко использовать и одолеть.

Именно поэтому я и был сукиным сыном.

Счастье в несчастье заключалось в том, что я был почти уверен: пока, в ближайшие часы, Кинге ничто не угрожает. А дальше всё будет зависеть от решения, которое приму я. Касси мог ненавидеть девчонку сколько угодно, но она была слишком ценной монетой, чтобы он добровольно от неё избавился. Сперва он попытается мне её продать, а я, в обмен на её жизнь, пообещаю ему всё, чего он только пожелает…

* * *

У окон нашего дома появился граф Скальца в сопровождении шестерых солдат. Один из его людей громко забарабанил в дверь дверным молотком, но, когда я отворил, Скальца не пожелал входить один, а впускать его с вооружённой свитой я, разумеется, не мог. Посему я сам вышел к ним на улицу, ибо знал, или, вернее, был глубоко убеждён, что меня не убьют, не похитят и не тронут. Ведь смерть моя была им ни к чему. Я был нужен им живым, а потому мог бы хоть сейчас сплясать посреди дороги перед несущейся каретой, и, весьма вероятно, кто-нибудь из них тут же бросился бы вытаскивать меня из-под колёс.

— Мастер Маддердин! — широко улыбнулся Скальца. — Какая приятная встреча.

Я подошёл, взял его под локоть и отвёл на несколько шагов в сторону, чтобы нас никто не слышал.

— Если с девицей что-нибудь случится, вас уже ничто не спасёт, — холодно произнёс я. — Но если она цела, и останется цела и невредима, я помогу вашему господину во всём, чего бы он ни пожелал.

Скальца хотел было что-то ответить, но я сжал его локоть сильнее. Ему это не понравилось, однако интуиция, видимо, подсказала ему не поднимать шума и не возмущаться.

— Не смейте меня прерывать, — приказал я. —