Бездарь и домовой - Дмитрий Игоревич Сорокин

К моему несказанному удивлению, утопленники послушно развернулись и поплыли в Алексин.

— Ходу, мой добрый сеньор! Нам бы убраться подальше отсюда!

— Согласен! — и налёг на вёсла, что сил оставалось.

Уже далеко за полночь нашли укромный уголок на берегу, где и вырубились, забыв про утренних окушков. Отдых, правда, получился не очень: мне почти сразу начали почему-то сниться кладбища — с рядами надгробий и крестов, склепами и памятниками. Сами покойники, впрочем, в сновидениях не фигурировали, и на том спасибо. А я-то, дуралей, рассчитывал Наташу увидеть — как в купальнике, так и без оного… Впрочем, под утро она мне всё-таки приснилась, пусть и в целомудренном платьице до щиколоток и почти без выреза на груди. Но благодаря ей проснулся я с дурацкой улыбкой.

А в середине дня доплыли до города Тарусы, где решили на время остановиться. Мы устали — и, я считаю, честно заслужили передышку. Да и напрочь захолустная Таруса с её гусями и курами на всех улицах показалась подходящим местечком, чтобы начать растворение в бескрайних просторах земщины, подальше от царя, опричнины, магии и сбрендивших аристократов.

До вечера я бродил по городу, потом за пятьсот денег в месяц снял комнату в неказистом домишке. Как по мне, та ещё халабуда, особенно, за такие деньги, но мой домовой уверил, что место хорошее, и я позволил себя уговорить. А на другой день, узнав, что в городе есть своя газета, я решил попробовать найти там работу. Ну, и нашёл…

Глава 5

Сам себе дорогая редакция

Нет, это никуда не годится. Но отступать — ещё хуже. Отступать — некуда, там в полный рост маячит кирдык от гиподинамии и всего сопутствующего, а в восемнадцать лет это не смешно.

Это я начал день с пробежки по улицам. Пробежал одну улицу и полтора переулка, и надо мной ржал каждый встречный. Но удручало не это, а собственная немощность: всего пятнадцать минут вполне щадящей нагрузки — а пот градом, сердце в ушах и дрожь в коленках. Выполз на бережок, плюхнулся на траву и приходил в себя, бездумно глядя на реку.

— Господин газетчик! Господин газетчик! — ко мне бежал сухопарый дядька в застиранных джинсах и полинялой футболке. Образ дополняли высокий лоб, старательно зачесанные на лысину три волосины, массивные очки на носу и общая пропитость организма. Сразу видно, интеллигенция. — Господин газетчик, уделите мне пять минут времени, будьте добры!

Учитывая размеры города Тарусы и пребывание его в разряде земщины, то есть вне основных информационных потоков и соцсетей, осведомленность незнакомца о статусе моей персоны никакого удивления не вызвала: здесь все друг друга знают, а скорость передачи информации по закаленной столетьями сети ОБС даст фору любому оптоволокну.

— Меня зовут Фёдор Иванович. Слушаю вас, сударь. Добрый день.

— Ох, простите… Здравствуйте. Никаноров Модест Платонович, историк и краевед.

— Очень приятно. Трудитесь историком?

— Не совсем. Э-э-э… Я, видите ли, библиотекарь. Но очень увлечен историей родного края. Но дело не в этом! У меня к вам огромная просьба. Фёдор Иванович, подписать нашу петицию!

— Какую петицию? Я, знаете ли, всего второй день в городе.

— Петицию о том, чтобы воспретить купцам Нешкваркину и Пенькову строить торгово-развлекательный центр в историческом месте!

— Хм, занятно, — протянул я, чтобы сказать хоть что-то: пока ровным счетом ничего не понимал. — А что за место и почему оно историческое?

— Это место, на котором в тринадцатом веке стоял двор первого тарусского князя Юрия Михайловича! Это… это как Кремль в Москве отдать под ярмарку!

— Ну, допустим. И как вы себе видите ваши действия?

— О, очень просто. Я написал петицию, и уже сорок шесть горожан ее подписали. Когда ее подпишет весь город, мы подадим ее государю! И он не допустит поругания, он сделает всё, как мы хотим!

— Ох. А если не сделает?

— То есть, как это? Это ж недвусмысленно выраженная воля народа!

— Милейший… — я лихорадочно вспоминал, как зовут моего собеседника. Вспомнил. — Милейший Модест Платонович! Скажите, а вы Государство Российское ни с каким другим, часом, не перепутали? У нас всё же монархия, а не демократия какая-нибудь. В земщине есть, конечно, элементы самоуправления, но так у проблемы вашей и уровень местный, земский. Царю в этакое и вникать как-то… Мелковато, я бы сказал. Надо с этой вашей петицией обращаться к местным властям.

— Не выйдет, — поник активист. — Они там все друг с другом…

— И вообще, — перебил я его. — Что это за потребительская позиция? «Дорогой наш царь-батюшка, подай нам, сирым и убогим, сделай по нашему хотению»… Да с чего бы вдруг? Нет, драгоценный вы мой краевед. Как историк, вы обязаны знать, что нытье с челобитьем результата не приносит.

— Но что ж тогда? — опешил он.

— Вам дорог этот двор? Что там сейчас, кстати?

— Пустырь, бурьяном поросший, — вздохнул историк.

— А почему там пустырь? Что, на пустыре написано, что он исторический? Если не написано — как купцу узнать, что он на что-то там святое и значимое руку поднимает? А облагородить и ввести в оборот поросший бурьяном пустырь — дело вполне себе богоугодное, не так ли? Так вот, если там всё так ценно и исторично, почему на месте двора до сих пор нет тематического парка о стародавних временах? Почему никто не знает, какое у нас в Тарусе есть замечательное место? Вот что я вам скажу, Модест Платонович. У вас есть цель — это похвально. Но ее не надо выпрашивать — это слабая позиция, обреченная на провал. За мечту надо непременно бороться! Вот это — позиция уже сильная. Представьте проект образовательно-развлекательного исторического парка. Обоснуйте его. Посчитайте примерную смету. А вот когда градоначальство пошлёт вас со всем этим в… в общем, далеко — вот тогда у вас появится повод лезть выше. Но не со слёзной «петицией», а с готовым проектом, обладающим ценностью на уровне, как минимум, губернии.

— Ох… — кажется, он сейчас заплачет. — Как всё сложно…

— Поверьте моему житейскому опыту, — представляю, как мощно звучит эта фраза в устах жирного безусого пацана, — только борьба, только бесстрашная активная позиция позволяет добиваться цели. Так