Темный Лорд устал. Книга IV - Тимофей Афаэль

когда-то горела. Когда-то была молодой, яркой, полной жизни. Когда-то вокруг них вращались планеты. Может быть, на этих планетах была жизнь. Цивилизации, мечты и надежды.

А теперь — только холодный пепел, дрейфующий в бесконечной тьме. Остывшие угольки давно умершей вселенной.

Даниил попытался закричать, но звука не было. Горло сжалось, лёгкие наполнились, но крик застрял где-то внутри, не находя выхода. Потому что у него не было горла и не было лёгких.

Он попытался пошевелиться, но тела не было. Руки, ноги, торс — всё исчезло. Он был только разумом — голым, беззащитным сознанием, подвешенным в пустоте между мёртвыми звёздами.

И тут был Холод. Вечный, всепроникающий холод. И дело не в температуре, это было словно отсутствие самой жизни. Отсутствие энергии, смысла — всего.

Энтропия в чистом виде. Конечная точка существования вселенной.

Даниил был мастером своего ремесла. Он умел проникать в разумы людей, чувствовать их страхи, желания, мечты, надежды. Он мог играть чувствами, как сейчас играл на рояле. Усиливать любовь до одержимости. Превращать доверие в паранойю. Он видел самые тёмные глубины человеческой души.

Но это…

Здесь не было эмоций. Ни гнева, ни радости, ни печали, ни страха.

Здесь не было желаний. Никаких стремлений, амбиций, мечтаний.

Здесь не было ничего. Ничего человеческого

Только бездна, смотрящая в ответ.

И в этот момент Даниил осознал ужасающую истину. Воронов нашёл его. Нашел ментально. Каким-то непостижимым образом это существо дотянулось до него сквозь расстояние, сквозь защиты, сквозь барьеры.

Даниил не знал, как это возможно. «Зеркало» было защищено лучше, чем резиденция императора. Мощнейшие подавители пси-сигналов работали круглосуточно. Магические контуры перекрывали любые попытки ментального проникновения. Стены были пропитаны сплавами, блокирующими экстрасенсорику.

Никто не мог проникнуть сюда ментально. Никто. Даже легендарные телепаты столицы не смогли бы пробиться через эту защиту.

Но Воронов был не «никто».

Прикосновение углубилось. Стало тяжелее, холоднее, ощутимее.

Даниил почувствовал, как что-то огромное — настолько огромное, что его разум отказывался это осознавать — фокусирует своё внимание на нём. Медленно, неспешно, с тем же безразличием, с каким человек может рассмотреть муравья перед тем, как раздавить его.

Словно гигантский глаз открылся во тьме между мёртвых звёзд, и… посмотрел. Прямо на него — сквозь него.

И все, что он там увидел — всепоглощающее безразличие существа, для которого он, Даниил Смирнов, гениальный псайкер, манипулятор эмоций, оружие ФСМБ, человек, который заставлял других плакать или смеяться по своей прихоти — был не более, чем пылинка.

Даниил чувствовал, как его сознание расслаивается под давлением этого чуждого присутствия. Словно кто-то взял ткань его личности обеими руками и начал медленно, методично разрывать её пополам.

Воспоминания начали всплывать хаотично, вырываясь из глубин подсознания. Детство. Мать, которая боялась его дара. Отец, который пытался его контролировать. Первый раз, когда он заставил кого-то плакать. Первый раз, когда понял, какую власть это даёт.

Академия. Эксперименты. Успехи. Триумфы.

А потом — ФСМБ. Вербовка. Обещания. Ложь.

Тарханов. Операции. Жертвы. Люди, чьи жизни он разрушил по приказу.

И Дарина. Последняя операция. Провал.

Воронов.

Всё это проносилось перед его внутренним взором, разваливаясь на фрагменты, теряя связность. Его личность, так тщательно выстроенная годами, рассыпалась на части.

Даниил хотел закричать, хотел бежать, хотел просто исчезнуть, раствориться в этой пустоте, лишь бы прекратилась эта агония. Но ничего не мог сделать. Он был заперт в этой пустоте, в этом кошмаре, лицом к лицу с бездной. И бездна продолжала смотреть.

А потом пришла боль. Его дар, который он оттачивал годами, который был частью его существа — взбунтовался.

Даниил упал. Вернее, его сознание рухнуло обратно в тело, и он обнаружил себя на полу роскошной камеры, скрюченным в позе эмбриона.

Рот открыт в беззвучном крике. Руки вцепились в волосы. Всё тело сотрясалось в конвульсиях.

Его псионическая сила, которая всегда была под контролем, покорной и послушной, вышла из-под контроля.

Она металась внутри него, как загнанный зверь в клетке. Билась о стенки его разума, пытаясь вырваться, убежать, спрятаться от того чудовищного присутствия, которое коснулось их.

Даниил чувствовал, как волны его собственной силы бьют по внутренним барьерам. Каждый удар отзывался болью. Его разум, привыкший быть хищником, стал добычей и теперь он пожирал сам себя в панике.

Вокруг него начали происходить странные вещи. Фальшивое окно треснуло, а проекция неба исказилась, превратившись в калейдоскоп безумных цветов.

Книги на полке задрожали и начали падать одна за другой, страницы развевались, словно от невидимого ветра.

Рояль издал протяжный, диссонирующий звук — все клавиши нажались одновременно, создавая какофонию.

Это его дар. Он просачивался наружу.

Даниил кричал. Голос срывался на хрип, но он продолжал кричать, потому что это было единственное, что он ещё мог делать.

В его сознании всё ещё отзывалось эхо того прикосновения. Он видел себя таким, каким видел его Воронов. Ничем — пылью. Мимолётной искрой сознания в бесконечном океане небытия.

Его эго, раздутое годами манипуляций и побед над чужими разумами, схлопнулось. Словно перестало существовать.

Что он такое? Кто он такой?

Даниил Смирнов, гениальный псайкер?

Нет. Он — инструмент. Игрушка в руках Тарханова.

Манипулятор эмоций?

Нет. Он — жертва. Сломленный, испуганный человек, притворяющийся сильным.

Он ничего не знал. Ничего не понимал. Он был муравьём, который вдруг осознал, что стоит перед горой. И гора заметила его.

Даниил свернулся ещё плотнее, зажав уши руками, как будто это могло заглушить эхо в его разуме. Но ничего не помогало. Бездна продолжала смотреть.

Даже сейчас, когда прикосновение закончилось, он чувствовал его остаток. Словно холодный отпечаток на его сознании.

Печать. Метка. Напоминание.

«Я знаю, где ты. Я могу дотянуться до тебя в любой момент. И ты ничего не сможешь сделать».

Время потеряло смысл. Он лежал на полу — секунду? Минуту? Час? — содрогаясь от остаточных волн боли.

А потом…

…всё изменилось.

Свет погас.

Причем резко и весь сразу.

Фальшивое окно с его вечным летом потухло, превратившись в чёрный прямоугольник. Встроенные светильники в потолке погасли один за другим — щелчок, щелчок, щелчок. Даже индикаторы на стенах, которые всегда горели тускло-зелёным, показывая, что подавители пси-активности работают исправно, — и те погасли. Абсолютная тьма накрыла камеру, как саван.

Даниил лежал на холодном полу, свернувшись в позе эмбриона, всё ещё дрожа от остаточных волн боли. Его разум медленно, мучительно медленно собирал себя по кусочкам, склеивая разорванные фрагменты сознания, пытаясь восстановить хоть какое-то подобие контроля.

Дыхание было частым и поверхностным. Сердце колотилось где-то в горле. Руки сжимались и разжимались, пальцы царапали пол.

Тишина в камере была оглушительной,