Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

– Если наше восстание потерпит поражение, – Воблин сделал ударение на слове «восстание», – то мы уйдём в нейтральную Швецию, попросим там политического убежища и продолжим борьбу за освобождение России от самодержавия.

– И вы полагаете, что зависимая от Германии и России Швеция нас не выдаст? – недоверчиво хмыкнул мичман.

– В пятом году даже куда более зависимая от великих держав Румыния не выдала потёмкинцев! – гордо ответил масон-революционер, словно с размаху покрыл брошенную ему карту козырным тузом.

Что верно, то верно: румынские власти броненосец «Потёмкин» вернули, но самих бунтовщиков передать в руки российского правосудия отказались.

– М-да… Ладно, я готов пойти с вами, – медленно выдавил из себя мичман фон Хамм и под столом незаметно лягнул своего товарища Гадда: мол, делай как я.

Но тот его не послушал. Генрих Гадд, разумеется, понимал, что у его однокашника нет ничего общего с мятежниками, и его согласие сотрудничать с ними продиктовано исключительно инстинктом самосохранения, но всё равно пересилить себя и последовать его примеру не смог. Не позволяла честь офицера и дворянина. Поэтому Гадд отстегнул кортик и вместе с ножнами протянул его главарю мятежников:

– Я не могу нарушить присягу и прошу заключить меня в моей каюте под домашний арест.

– Ну что ж, я удовлетворён, господа, что в целом мы пришли к взаимопониманию, – подвёл итог встречи Воблин. И, обращаясь к своим ближайшим приспешникам, строго сказал:

– Закройте мичмана в офицерском гальюне левого борта. Очень надеюсь, что уж он-то не станет нападать на вас или пытаться бежать по воде к берегу!..

Верейчук и Щипко, хихикая, увели Гадда из кают-компании. Бледный Аксель фон Хамм с ужасом ждал револьверных выстрелов, но вместо них его слух уловил характерный звук запирающегося замка. У него отлегло от сердца.

– Вам тоже придётся сдать кортики, – обратился Воблин к понуро опустившим головы Хамму и Юрьеву.

– Вы нам настолько не доверяете? – безразлично спросил Аксель фон Хамм.

– У меня есть чёткие указания Центробалта: доверить оружие только тем офицерам, которые не словами, а делом докажут свою верность революции. Пока же никаких оснований считать вас надёжными соратниками у меня нет. Кстати, ваше личное огнестрельное оружие, находившееся в каютах, уже изъято. Прошу не удивляться, что в ваших каютах сейчас небольшой беспорядок. Отнеситесь с пониманием.

Забегая вперёд, заметим, что когда мичман Хамм добрался до своей каюты, которую он занимал на пару с Гаддом, то пришёл в ужас. Мало того, что всё в ней было перевёрнуто вверх дном… Это был наглядный пример грядущей экспроприации экспроприаторов: из каюты исчезли не только табельный наган с патронами, но все наличные деньги, серебряный портсигар, короткие сапоги, пальто, плащ-накидка, сюртук, две пары гражданского платья, носки из собачьей шерсти, кулёк карамельных конфет и даже деревянный табурет… Правда, потрошившее каюту революционное ворьё не добралось до тайника в тюфяке его койки, и там сохранились десяток золотых червонцев, несколько ценных бумаг, а также английский револьвер «Бульдог» 38-го калибра. Определив на ощупь, что содержимое тайника на месте, Аксель решил пока не доставать его, а оставить на самый крайний случай.

* * *

Ровно в полдень лейтенант Воблин собрал команду миноносца по большому сбору на верхней палубе и повторил свой страстный революционный монолог, несколько адаптировав его под интеллект нижних чинов. Часть экипажа его поддержала: популистские лозунги «Долой войну!», «Вся власть – народу!» и т. п. кое-кому понравились. Трезво мыслящие молчали: хотя им чётко виделась перспектива закончить жизнь в кандалах на каторге, но от выступления против мятежа их сдерживало не только присутствие в числе заговорщиков старшего офицера с мичманом, но и наличие револьверов в руках наиболее оголтелых бунтарей. Наконец, добрая половина матросов-новобранцев вообще не поняла, что здесь происходит. В числе последних оказался и кок Бобов, всё ещё плохо владевший рус-

ским языком и потому принявший пламенную речь Воблина за лекцию о международном положении…

По завершении большого сбора, скорее похожего на митинг, был избран революционный комитет корабля. В него вошли Воблин (председатель), знакомые нам Щипко, Кобельников, Верейчук, а также поддержавшие мятеж квартирмейстер Котта и матрос Дрыгин. Под крики «Ура Революции!» на грот-стеньге подняли заранее изготовленный красный стяг, на котором чёрной масляной краской были написаны буквы «Ц.Б.», что означало «Центробалт». Андреевский флаг остался на гафеле, но теперь он находился как бы под сенью флага революционного.

– Отныне наш корабль – непобедимая территория Революции! – воскликнул Воблин. – Да здравствует Свобода! Да здравствует народовластие!

Вероятно, поддавшись массовому психозу, матросы истово заорали «Ура!!!» и начали яростно танцевать на палубе «яблочко» под невесть откуда взявшуюся гармошку. Чернокожий Бобо так и не въехал в суть происходящего, но улыбался во весь свой белозубый рот и ловко подыгрывал танцорам на боцманской дудке.

Когда команда подустала веселиться, Воблин отдал столь любимую на флоте команду: «К вину и обедать!». Пока нижние чины выстраивались в очередь к ендове с водкой, главарь мятежа выхватил из толпы протрезвевшего наконец кондуктора Щипко и потащил его в радиорубку. Пришло время приступить ко второму этапу разработанного плана – дать сигнал о восстании всему флоту.

Миноносец «Сторожевой» в ходе ремонта был оборудован новейшей радиотелеграфной станцией «Телефункен» – одной из самых мощных на флоте. В перспективе такими аппаратами планировалось оснастить все крупные корабли Балтийского флота, но пока их насчитывалось всего несколько. В какой-то мере этот факт и определил выбор старого миноносца на роль провозвестника революции.

Степан Щипко, служивший радиотелеграфистом, сел за ключ передатчика, а Воблин начал диктовать ему текст:

– Всем всем всем воскл говорит эскадренный миноносец сторожевой тчк нашем корабле поднят флаг народной революции тчк сословия бюрократию тире свалку истории тчк долой войну воскл вся власть народу воскл землю тире крестьянам зпт заводы тире рабочим тчк долой самодержавие воскл да здравствует народовластие воскл идем гельсингфорс тчк присоединяйтесь нам воскл.

Воблин опустился в пустующее кресло второго радиотелеграфиста и выдохнул: «Всё! Мосты сожжены, назад пути нет. Будем ждать реакции на наш подвиг».

В том, что он совершил подвиг, мятежник не сомневался. Разумеется, он не был глупцом и понимал рискованность затеянной им авантюры. Но Воблин утешал себя тем, что при любом исходе данной акции его имя навеки будет вписано в историю золотыми буквами. В худшем случае фамилия Во-блин будет стоять в одном ряду с декабристами и лейтенантом Шмидтом, а в лучшем… Христос, Маркс, Воблин – вот личности, изменившие ход истории. Ради такого не жалко и пожертвовать жизнью!

Впрочем, жертвовать жизнью мятежному лейтенанту, по правде говоря, не хотелось. Благословившие его на подвиг коллеги-эмеры из столичного подполья приводили массу доводов в пользу того, что личная безопасность