Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

ему гарантирована. Быстроходному и малозаметному «Сторожевому» в общебалтийском восстании отводилась особая роль: в случае поражения революционных сил именно на нём должно было отправиться в эмиграцию руководство Центробалта. Так, во всяком случае, утверждали старшие товарищи Воблина по партии.

Взглянув на часы, старший офицер, он же масон-революционер, направился на ходовой мостик. Пора было менять курс, так как «Сторожевой» уже давно миновал маяк Церель и сейчас находился на траверзе мыса Аттель острова Эзель.

* * *

Командующий Балтийским флотом адмирал Непенин был весьма рассудительным и сдержанным человеком. Но когда ему принесли текст воззвания, переданного находящимся в море миноносцем «Сторожевой», он пришёл в ярость.

– Что?! У нас ещё один «Потёмкин»?! Какой позор! Немедленно догнать и уничтожить!

Уже через полчаса базировавшийся в Либаве 1-й дивизион эсминцев-«добровольцев» (так называлась серия кораблей, построенная на добровольные пожертвования, собранные в годы Русско-японской войны) получил приказ экстренно разводить пары. А ещё через полчаса полудивизион в составе четырёх ко-

раблей вышел из канала Порта Императора Александра III и полным ходом направился к мысу Дагерорт. Командирам эсминцев была поставлена задача найти миноносец «Сторожевой» и под конвоем доставить его в Либаву. А в случае отказа подчиниться – применять боевое оружие без тени сомнения…

«Сторожевой» тем временем шёл 15-узловым ходом на норд-норд-вест. Воблин ждал ответа от Центробалта, но приёмник радиотелеграфа молчал. Склянки пробили четыре часа. Вождь восстания начал заметно нервничать, и это не скрылось от глаз Акселя Хамма.

– Может, прибавить ход и подойти ближе к шведским водам? – спросил мичман у главного эмера. – Кстати, а у кого ключи от судовой кассы? У вас?

– Мичман, не давайте глупых советов и тем более не задавайте глупых вопросов! – раздражённо ответил Воблин. – Мы действуем строго по плану, разработанному Центробалтом. Я думаю, надо на всякий случай повторить наше воззвание «Всем! Всем! Всем!».

Но повторить радиограмму оказалось не так-то просто: мерзавец Щипко где-то раздобыл спирт и теперь едва стоял на ногах. Работать ключом передатчика в таком виде он явно не мог.

– Аксель, а вы знаете азбуку Морзе? – спросил Воблин.

– В общем, нас учили… Но у меня мало практики.

– Это неважно. Скорее к аппарату! Нам нельзя терять время.

Набивая под диктовку точки и тире, у бедного Акселя сосало под лопаткой. Подсознательно он понимал, что спасаясь от расправы со стороны революционного быдла, он зашёл слишком далеко. Теперь если даже ему удастся сбежать, дела его плохи. Ведь он своей рукой набивал призыв к свержению самодержавия! А если об этом узнают? Какой ужас!!!

Тем временем начало смеркаться, серые тучи слились с серым же морем, усилилось волнение. Маленький миноносец начало нещадно болтать, и новички, составлявшие почти треть экипажа, слегли от морской болезни. Из-за волны и нехватки кочегаров скорость корабля упала до десяти узлов. В придачу выяснилось, что солнца не видно, а прокладку по счислению никто не вёл… В итоге «Сторожевой» потерял своё место. Впрочем, этого следовало ожидать: на миноносце оставалось всего два офицера, и оба были заняты посторонними делами. Идти в темноте наобум по Балтийскому морю, утыканному островами и мелями, было крайне опасно. Воблин приказал ночной вахте уменьшить ход до четырёх узлов и держаться против волны. Мол, утро вечера мудренее, завтра, дай Бог, увидим берег и найдём своё место.

Эта промозглая ноябрьская ночь была поистине ужасна. Миноносец почти стоял на месте, и его швыряло на пятибалльной волне с такой силой, что даже многие опытные моряки к утру выглядели зелёными салагами. Воблин всю ночь провёл в радиотелеграфной рубке, ожидая вестей от своих товарищей по партии. И чем дольше длилось молчание, тем чаще в голову главного мятежника лезли омерзительные мысли: «Эти эмеры – на деле эфемеры. Не разыграли ли они тебя втёмную?» Главный мятежник гнал эти мысли прочь, но те возвращались с завидным постоянством. Утром на душе у Воблина было настолько скверно, что впору было повеситься или выпрыгнуть за борт.

Этой же ночью была предпринята попытка освободить запертого командира. Матросы услышали стук из форпика и догадались, что именно там заточён Казанцев. В три часа ночи боцман Самченко и кок Бобов незаметно добрались до люка на баке, но тот оказался дополнительно закрыт навесным амбарным замком. Пришлось возвращаться за ломиком, но накрывшая бак волна едва не смыла отважных моряков за борт. Вернее, боцмана она уже фактически смыла, и если бы великан-африканец не ухватил его за робу своей могучей рукой и не вытащил назад, найти Самченко в ночном бушующем море уже было бы нереально.

– Ну, чертяка чёрная, спас ты меня, – расчувствовался Самченко, ставший отныне сознательным интернационалистом. Однако дальнейшие попытки открыть задраенный люк форпика решили отложить до момента, когда море немного успокоится.

* * *

Утром немного распогодилось, в тучах появились просветы. Волнение моря уменьшилось до трёх-четырёх баллов. Воблин приказал увеличить ход до восьми узлов и склониться на три румба вправо. По его расчётам впереди должен был показаться берег острова Даго, по маякам которого можно было определиться с местом. Эх, как недальновидно было при устранении офицеров позабыть об отсутствии штурмана!

В половине одиннадцатого справа по борту действительно обозначился берег, а ещё через полчаса показался маяк Дагерорт. Воблин узнал его сразу: он неоднократно ходил здесь на учебном крейсере «Двина» и пароходах Доброфлота. Ситуация прояснилась: миноносец находился в четырёх милях от банки Некмангрунд.

– Ээтоо Даагоо, моя роодина, – сказал стоявший у штурвала Михель Котта. – Тавайте пристанем к перегу!

– Зачем? – не понял Воблин.

– Нуу, я остаанусь дома, а ффы пойтёте тальше телать ревоолюуусию! Толой фойну! Мииру – миир!

Воблин, злой от бессонной ночи и бесплодного ожидания радиограммы от Центробалта, виртуозно обматерил чухонца и велел строго держать прежний курс.

В этот момент на мостик поднялся проспавшийся радиотелеграфист Щипко.

– Товарищ председатель ревкома! Слышу радиопереговоры нескольких кораблей. Они где-то недалеко и, судя по обрывкам сообщений, ищут нас.

Воблин стал мрачнее тучи. Теперь он окончательно понял, что план великой революции потерпел крах, хотя оставалось неясным, почему. Впрочем, какое это теперь имеет значение!

– Сколько у нас осталось угля? – крикнул он в переговорную трубу.

– Примерно девяносто тонн, – донёсся из чрева корабля глухой голос инженер-механика Юрьева.

– Ну, тогда лево руля! Курс норд-вест-тень-вест. Ход четырнадцать узлов. Идём в Швецию!

* * *

Аксель фон Хамм направлялся на мостик узнать последние новости, когда вдруг за спиной услышал хамоватый окрик:

– Эй, мичман! Постой!

Артиллерийский офицер миноносца резко обернулся. Перед ним в развязных позах стояли два матроса – Верейчук и Дрыгин.

– Эт-то что за б… А ну, встать смирно!!! – заорал Хамм на распоясовшуюся матросню. Но