Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

Его плечи напряглись, а губы плотно сжались. Он не отводил взгляда, но в его глазах было то, что выдавалось только в редкие моменты – понимание неизбежности.

Небо над ними продолжало переливаться мягкими тенями, создавая иллюзию бесконечного движения, словно сама планета наблюдала за их разговором. Словно весь этот мир ждал своего окончательного ответа.

Когда Виктор заговорил снова, в его голосе не осталось ни мягкости, ни попыток что-то объяснить или убедить. Его интонации стали жёстче, а слова – режущими, будто сталь: холодными и непреклонными. Это был голос не отца, не человека, который пришёл сюда искать компромисс, а военного, человека, который знает правила войны и умеет их применять.

– Ты не знаешь, с кем имеешь дело.

Он не повысил голос, но от этих слов воздух между ними будто стал плотнее. Виктор смотрел прямо в лицо Ивана, не мигая, изучая малейшую реакцию, каждое движение, каждый едва заметный жест.

– Ты думаешь, что они просто уйдут? – продолжил он, словно разрывая тишину на части. – Нет. Они вернутся. В большем количестве.

И снова пауза. Не та, что говорит о сомнении, не та, что даёт время на раздумья. Это была пауза, в которой каждое слово набирало вес, превращаясь в нечто неоспоримое, в нечто, что должно было раздавить собеседника.

– И они найдут способ уничтожить тебя.

Эти слова прозвучали как приговор. Как истина, которую не нужно доказывать. Они просто существовали. Так, как существуют звёзды в небе, как существует течение времени.

Но Иван даже не дрогнул.

Он качнул головой, его губы едва заметно дрогнули, но не от растерянности, не от страха, а от чего-то совершенно иного. В его взгляде появилось то выражение, которое Виктор видел раньше – не раз, не два, а много раз. Выражение человека, который уже принял реальность и не боится её.

– Если бы у вас был этот способ, – произнёс Иван так же спокойно, без тени колебаний, – вы бы уже им воспользовались.

Это был не выпад, не вызов. Просто констатация факта. Очевидного настолько, что отрицать его было бессмысленно. Виктор не ответил сразу.

Он стоял неподвижно, но в его взгляде мелькнуло что-то, чего раньше там не было. Что-то едва заметное, скрытое в глубине глаз, в сжатой линии губ. Сомнение? Осознание?

На мгновение он отвёл взгляд, но не потому, что хотел уйти от разговора. Он не искал спасения в этом жесте. Он смотрел вверх, туда, где, за слоями зыбкого, переливающегося света, висели корабли. Ожидающие приказа. Готовые ударить. Но этот приказ ещё не был отдан.

Он глубоко вдохнул, словно осознавая, что вся его уверенность, все доводы, всё, что он считал незыблемым, оказалось ничем в столкновении с этой реальностью. И наконец, он сделал шаг назад.

Это было едва заметное движение, но оно сказало больше, чем могли сказать любые слова.

Виктор не спешил с ответом. Он стоял неподвижно, словно давая Ивану время обдумать сказанное, но на самом деле готовился сам. В его взгляде больше не было ни угрозы, ни агрессии – теперь там читалась лишь тяжесть накопленного опыта, знание того, чего не могли знать те, кто считал себя выше истории.

– Ты не первый, – произнёс он наконец, и голос его стал глубже, спокойнее, но в этой глубине слышалась неизбежность. – Ты не первый, кто решил, что может изменить мир. Не первый, кто верит, что способен сломать систему и построить нечто новое, справедливое, лишённое пороков старого мира.

Он перевёл взгляд на горизонт, туда, где едва заметно переливалось зыбкое небо Севантора, затем снова посмотрел на Ивана.

– Я видел такие попытки. Читал о них. В каждой эпохе, на каждой планете всегда находится тот, кто решает, что сумеет изменить всё. Кто-то пытался построить утопию, основанную на разуме. Кто-то верил, что может создать общество, в котором все равны. Другие хотели стереть разницу между бедными и богатыми. И знаешь, что их объединяло?

Он сделал небольшую паузу, но это не было колебанием.

– В конце концов, каждый из них приходил к одному и тому же. К власти, которую нельзя было контролировать. К системе, в которой одно решение становилось важнее человеческой жизни. К обществу, где слова «ради общего блага» превращались в оправдание для самых ужасных поступков.

Виктор шагнул в сторону, отошёл на пару шагов, словно желая лучше разглядеть лицо Ивана.

– Ты веришь, что твой мир будет другим. Ты уверен, что сможешь удержать его от тех же ошибок. Но рано или поздно он подчинится тем же законам. Потому что власть всегда переходит в руки немногих, а деньги решают всё. Люди начнут искать способы использовать этот новый мир в свою пользу, торговать им, подчинять его своим желаниям. Они найдут лазейки, создадут свои правила, а потом, шаг за шагом, всё вернётся к тому, с чего начиналось.

Он замолчал, позволив словам осесть в воздухе, проникнуть в мысли собеседника.

Иван не сразу ответил. Он посмотрел на отца, но без вызова, не с раздражением, а с вниманием человека, который действительно слушал.

– Да, – произнёс он наконец. Его голос был ровным, но в нём звучало нечто, похожее на лёгкую усмешку, ту, что появляется у людей, когда они слышат нечто очевидное. – Деньги решают всё. Во всяком случае, в вашей системе координат.

Затем он чуть склонил голову, но не как человек, признающий правоту собеседника, а как тот, кто собирается развернуть его аргумент в другую сторону.

– Но не власть делает людей узурпаторами, не система создаёт авторитаризм. Люди сами решают, как им жить. Они выбирают – подчиняться или нет. Твоя ошибка в том, что ты видишь историю только в одном свете. Ты веришь, что все пути ведут в одно место.

Он поднял руку и едва заметно провёл пальцами по воздуху перед собой, словно улавливая что-то невидимое.

– Этот мир создан иначе. Здесь нет денег, которыми можно было бы купить влияние, нет власти, которую можно узурпировать. Здесь никто не зависит от чьего-то одобрения. Каждый создаёт свою реальность, и потому нет силы, способной подчинить всех.

Виктор усмехнулся, но это была усталая усмешка человека, который слишком долго видел одно и то же, слишком много раз слышал подобные слова.

– Ты слишком идеалистичен. Это лишь вопрос времени.

Иван чуть улыбнулся без наивности и юношеского задора.

– А ты слишком пессимистичен, – ответил он. – Может быть, потому что всю свою жизнь видел только одну сторону мира. Но это не значит, что другой не существует.

Он посмотрел