Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Обидно, что я тут бесцельно трачу драгоценное время на поиски какого-то неизвестного мне человека, который якобы должен сказать что-то важное, вместо того, чтобы искать сына. Сколько дней его уже нет? Со счёта сбился… А я, выходит, не придумал ничего умнее, как поверить в какие-то приснившиеся сказки и безоглядно броситься в очередные приключения, с которыми, как мне казалось, давно уже завязал!..

Чья-то рука легко ложится мне на плечо, и я вздрагиваю от неожиданности.

– Кто вы? – даже заикаюсь слегка и невольно тянусь к поясу за пистолетом, которого у меня, конечно же, нет. Дурацкая милицейская привычка, доведённая до автоматизма, – сразу хвататься при малейшей опасности за оружие. Тоже мне, ковбой с Дикого Запада…

За моей спиной стоит незнакомец, нижняя половина лица которого закутана в белый тонкий шарф. Глубоко посаженные чёрные глаза, тонкий нос, седина на висках, выглядывающая из-под надвинутой на глаза щегольской шляпы.

– Тихо! – шепчет мужчина и подносит палец ко рту, прикрытому шарфом. – Я тот, кто вам нужен. Пойдёмте со мной.

– Вы… – у меня даже отвисает челюсть от удивления.

– Да, я – Роберт Бартини…

По дороге он объясняет:

– Не удивляйтесь пока ничему, но мне заранее было известно о том, что вы появитесь именно сегодня и станете искать меня именно здесь, около предприятия. Даже место и час вашего появления я знал.

– Откуда? – изумляюсь я.

– Долгая история, позже расскажу. Или сами со временем догадаетесь. А сейчас идёмте ко мне домой, нам предстоит очень долгая беседа, крайне необходимая мне, вам и… всем вокруг.

Говорит он глуховатым голосом с приятным грассированием, но очень чётко и красиво. Так произносят слова иностранцы, отлично выучившие русский язык, но всё время опасающиеся, что собеседник их не поймёт. Исконные носители русского языка относятся к своей речи более раскованно и небрежно. Да и у наших израильтян, родившихся в ивритской среде, во рту чаще всего каша, которой они не замечают, зато уверены, что все вокруг поймут их и так.

Ответить мне пока нечего, поэтому молчу. И, как мне было велено, стараюсь не удивляться.

– Я живу тут неподалёку, – он указывает рукой на несколько однотипных двухэтажных домиков барачного типа, – это общежития для инженерно-технического персонала. У меня отдельная комната, и в ней можно спокойно посидеть и пообщаться. Никого из соседей сейчас нет – все на работе.

– А вы?

– Я специально бюллетень взял у врача, чтобы с вами встретиться. Да я и в самом деле не очень хорошо себя чувствую.

После своих слов Бартини покашливает, но сразу же вытаскивает из кармана растрёпанную пачку «Беломора», достаёт мятую папиросу и закуривает.

– Это из-за вас, Даниэль, вчера весь центр города перекрыли? – слегка усмехается он и косится в мою сторону. – Наделали же вы шума своим появлением! Не ожидал от вас такой прыти!

– Вот откуда вы узнали, что я прибыл! – хватаюсь за соломинку.

– Совсем нет. Я же сказал, что знал о вашем прибытии раньше. Впрочем, повторяю, скоро вы и так всё поймёте.

По захламлённому полутёмному коридору общежития мы проходим почти в самый его конец, и Бартини отмыкает ключом дверь, обитую толстым растрёпанным войлоком. Заметив мой недоумённый взгляд, поясняет:

– Шума не люблю – мешает работать.

В единственной комнате на окнах плотные шторы, и вместо абажура на лампе, свисающей с потолка – самодельный конус из ватмана, окрашенного приглушённой зелёной краской.

– Яркий свет не переношу, – снова поясняет он, – у меня после болезни зрачки не сужаются. Паршивая, знаете ли, ситуация… Вот так, в полутьме, и приходится всё делать. Живу, как упырь какой-то… Да вы присаживайтесь. Хотите чай или кофе?

– Всё равно…

Себе он заваривает странную крепчайшую смесь из чая и кофе и туда же кладёт две ложки сгущёнки.

– Вот, придумал себе бронебойный напиток, – ухмыляется он, – бодрит и мозги прочищает…

Пока он возится с кипятком и чашками, осматриваюсь по сторонам. На стенах какие-то странные росписи по штукатурке. Одна стена выкрашена в ярко-красный цвет, и около неё стоит письменный стол, заваленный бумагами и чертежами, а на нём небольшая настольная лампа с таким же самодельным зелёным абажуром. Потолок – голубой, под цвет неба. На остальных стенах незамысловато намалёваны поверхность моря с барашками волн и островки с экзотической растительностью. Снизу темнеет слегка пузырящаяся, вероятно, от неровной поверхности штукатурки зеленоватая вода, а у той стены, где стоит кровать изобретателя, вообще темно – зелень сгущается до черноты. Видимо, там импровизированная пучина.

– Такой антураж я придумал себе, чтобы лучше думалось и работалось, – поясняет Бартини, заметив моё любопытство. – Люблю море…

– А как ваши соседи это воспринимают?

– Что мне соседи? Я для них всегда был наивным чудаком, у которого в голове только новые проекты самолётов и ничего житейского. Вот они меня и сторонятся, потому что я не такой, как они. Меня же такая ситуация абсолютно устраивает. Я и не возражаю против того, чтобы поддерживать имидж человечка не от мира сего, лишь бы в друзья не набивались и в гости не ходили. Большое количество знакомств, понимаете ли, никогда не заканчивается ничем хорошим. На своей шкуре уже не раз проверил. Да что я вам говорю – вы же наверняка знаете цену подобному навязанному общению, потому что успели пожить при социализме…

Кроме письменного стола и кровати, в комнате ещё обеденный стол и пара расшатанных венских стульев. Бартини замечает моё любопытство к его хозяйству и виновато сообщает:

– А что вы хотите – мне до конца срока ещё немало, да и в заключении каждый день как год. Даже когда тебя уже расконвоировали и позволили жить за территорией предприятия, это мало что меняет. Каждый твой шаг контролируют… Разумом понимаю, что такое освобождение – никакая не свобода, а всего лишь иллюзия свободы – предельно наглая, глупая, мерзкая и отвратительная игра между сильными и слабыми. Между хищником и жертвой. Но никуда пока с этой протоптанной колеи не сойдёшь – другой попросту нет, потому и приходится терпеть… Главное, чего они добиваются, – он кивает головой куда-то в сторону зашторенного окна, – чтобы их смертельно боялись. Даже если человек совершенно ни в чём не виновен, ему в мозги уже изначально вбивают мысль, что он не может быть абсолютно чист и безгрешен. В подобных играх они дьявольски хитры и изобретательны. И им это всегда удаётся – когда сила не помогает, тогда ломают психику всем поголовно – и себе, и жертве – нищетой и безысходностью. После же этого остаётся только