Фантастика 2025-156 - Оксана Олеговна Заугольная

— Милочка, мы выкупаем цирюльню! — радостно объявила мне Шанская, в один непогожий день заявившись в прачечную.

Я кивнула. У меня тоже мелькала эта здравая мысль, я даже попросила Альмиру узнать у своего отца, как правильно это все оформить.

— Непременно выкупаем! Я уже договорилась об этом с головой! — радостно улыбнулась я.

Увидеть потрясенное и возмущенное лицо Береники Силовны было истинным удовольствием.

— Как успела? Там же еще три месяца наследников искать будут! — кисло спросила аптекарша.

— Альмира помогла. Она все же дочь головы. Я уже внесла задаток.

На всякий случай промолчала, что деньги взяла в долг — у Альмиры и Ольги. Мы втроем крепко подружились в последние дни.

— Какая быстрая… А еще княжна!

— Разве это недостаток? Кстати, я бы хотела и вашу долю выкупить. Не сейчас, конечно, позже.

Я оглянулась на двух теток, что зашли следом за Шанской, а теперь внимательно слушали нашу беседу, и потянула аптекаршу за рукав.

— Травяного чаю не желаете? Я купила на днях горный чабрец, свежайший, сбор этой осени.

Шанская тяжело вздохнула, но в кухню прошла и чай пила со мной. Все орехи у меня слопала и шоколадом не побрезговала. Разговор у нас состоялся серьезный и местами неприятный.

Да, Береника Силовна мне очень помогла, но ситуация изменилась. Я больше не нищая вдова. У меня в Пригорске счет в банке имеется. Да и какая-никакая доля в наследстве есть… пока. А о наших с отцом разногласиях Шанской знать не обязательно. К тому же прежний договор считать действительным уже не выйдет, никакая я не Марта Плетнева.

Словом, я ее уговорила. Мы подписали новый договор — половину прибыли я отдаю Шанской еще год, аккурат до следующей зимы. Разумеется, она немало на мне наживется, так и я в накладе не останусь. А после половину здания я выкупаю, причем за справедливую цену и остаюсь единоличной хозяйкой прачечной. Мы ударили по рукам и заверили договор в ратуше. Правда, тут же выявилась небольшая проблема, ведь и патент был выдан Марте, а не Матильде. Но поскольку уровень магии у меня не поменялся, а обстоятельства голова (не без давления со стороны единственной и очень несчастной своей кровиночки) счел существенными, мне его за небольшую доплату переделали. Быстро и без всякой огласки.

Мне нравилась моя жизнь ровно до того момента, как в прачечной не появились родители.

— Госпожа Снежина, там вас желает видеть сердитый господин, — заглянула в «рабочий зал» Марика, моя помощница. — Очень сердитый.

— Скажи, чтобы приходил после обеда, я занята, — отмахнулась я, убирая мокрые волосы со лба. Я чистила ту самую Альмирину шубу, и клянусь, больше я на это не поведусь! Пусть новую шьет, ее отец вполне может это позволить! Да где она только смолу умудрилась найти? — Дознаватель, что ли?

— Он говорит, что князь.

— Озеров?

— Нет, Озерова я знаю. Этот другой. Высокий такой, черный.

Я медленно распрямилась и выдохнула. Вот и кончилось мое спокойствие.

— Я уже иду. Закрой двери, повесь табличку, что мы сегодня не работаем. И иди домой.

— Как же я вас тут брошу?

— Считай, что у тебя выходной. Отдохнешь, проведешь время с детьми. Оплата сохранится.

Марика тут же оживилась и сбросила фартук. А я вышла в приемную.

Отец, пожалуй, постарел. Я не видела его почти пять лет, и за это время он сделался совершенно седым. Плечи опустились, узкое лицо еще больше заострилось. Одетый по-северному роскошно — в тяжелый черный плащ с меховым воротником, он выглядел жалко и уныло. На улице-то опять шел проливной дождь, а зачаровывать одежду от влаги князь Снежин не умел и учиться не желал. Матушка за его спиной показалась мне бледной и молчаливой тенью. Она даже не посмела меня обнять, только впилась взглядом, убеждаясь, что я жива и здорова.

— Так это правда! — сурово провозгласил отец, дернув рукой. Он нынче без трости, и стучать по полу ему было нечем. — Моя дочь — в служанках!

Я поправила белоснежный фартук и чистейшую косынку (маг я или кто?) и покачала головой.

— Я не служанка. Я хозяйка прачечной. Сама зарабатываю на жизнь, милостыни не прошу ни у кого и приказы ничьи не выполняю.

— Немыслимый позор!

— Глупости. Нет ничего позорного в честном труде.

Отец покраснел так, что мне показалось, что его сейчас хватит удар. Глаза его почернели.

— Так ты такая же, как твои братья?

— Я воспитывалась с ними в одной семье.

Раньше я никогда не смела перечить отцу, я его любила и боялась до дрожи. Но теперь все изменилось. Я убила человека. Чего мне теперь бояться?

— Немедленно! — выдохнул отец. — Прямо сейчас! Ты едешь домой!

— Зачем?

— Ты — моя дочь!

— Но не собственность. Мне двадцать пять, а не шестнадцать. Я никуда не поеду.

— Я заставлю тебя силой!

— Попробуйте. Потащите меня за волосы на улицу? Или спрячете в телегу с сеном, как это сделал Ратмир?

Отец вдруг замолчал и ссутулился, отворачиваясь. Вперед выступила мать. Она тоже была промокшая и грустная и, кажется, исхудала и стала ниже ростом. Мне было ее жаль.

— Милая, я так рада, что ты в порядке, — прошептала она, раскрывая объятия. Поколебавшись, я шагнула ей навстречу. — Знала бы ты, как я плакала по тебе! И только то, что тела твоего так и не привезли домой, вселяло в меня надежду, что ты жива!

Она вся задрожала, а я вдруг увидела, что уже выше и крепче нее.

— Раздевайся, ты вся промокла, — шепнула я. — Сейчас я заварю чаю. Отец, снимайте плащ и вешайте на манекен. Я быстро высушу.

Как ни странно, они оба послушались. Покорно разделись, прошли в кухню, уселись на стулья, качая головами и оглядываясь. На лице матери отражалось любопытство, отец же недовольно кривился.

— Или ты едешь с нами, или я от тебя отрекаюсь! — не стерпел он.

— Воля ваша. Я теперь умею жить самостоятельно. И, кстати, у меня есть ребенок, я теперь не одна.

— Слышал я уже о той сиротке, что ты забрала.

Я затаила дыхание. Может, и вправду вернуться в родной дом, на Север? Если отец предложит хорошее будущее для Амалы…

— Ничего дурнее ты придумать не могла? Дочь пьяницы! Мы отдадим ее в приют, где самое место таким как она!

— Синегорские удочерили сиротку несколько лет назад, — робко напомнила матушка.

— И к чему это привело! — отец все же ударил кулаком по столу, опрокидывая нетронутые чашки. — И