журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

Роман Солнцев

СЛАДКИЙ ВЕТЕР ФРАНЦИИ

Он с трудом нашел это учреждение, хотя располагалось оно в двадцати минутах ходьбы от Манежной площади. В грязноватом переулке, где бугрились и лопались тротуары, пробитые ростками тополей, видимо, спиленных здесь у самой земли и потом закатанных асфальтом, в одном из тесно стоящих серых зданий без балконов (во всяком случае, со стороны двора), на стене у дверей подъезда № 7 сверкала как бы из чистого золота дощечка — конечно, хромированная медь?.. — с выпуклыми буквами „СП ХУДЭКС“, что, наверное, означало: „Совместное предприятие Художник-Экспорт“ или какую иную дичь. Ивану адрес дал знакомый художник из Питера, только что вернувшийся из Франции, где у него состоялась выставка в весьма престижном зале и где, как уверял питербуржанин, у него купили „полкаталога". Естественно, за франки и доллары. Мастер он был средний, этакий умелец, искажавший пространство для странности и прелести восприятия, колорит на картинах так себе, но, тем не менее, будем справедливы, человек способный. Огладив лет пять назад отпущенные бакенбарды, сунув большие пальцы за широкий ковбойский ремень на объемистом пузе, не вынимая сигареты из уголка пухлого рта, трясясь от смеха, он рассказывал, как ловко отвечал на вопросы некоей нашей, российской, журналистки, очевидно, по заказу редакции забредшей в галерею на выставку соотечественника. Она, худая, как вобла, в очках, все пыталась повернуть разговор на политику, на Ельцина и Руцкого, на подспудные мотивы, руководившие живописцем, когда он писал церкви и перевернувшиеся трактора в соседних оврагах, голых девиц на сцене и единственного зрителя в зале и пр.

— Но я-то откуда? Я же отсюда! Я же этих девок знаю еще по тем временам, когда они нас поругивали, помнишь?., что стоим НАД схваткой? Им и сейчас охота пристегнуть нас или к демократам, или к коммунякам... У нее ж одна извилина, и та... ниже критики... — Толстяк трясся и подмигивал, и весь был „упакован" в дорогую иностранную одежду, как бы рабочую, из серо-черного скромного материала, но это был, кажется, лен... на мощных лапах знакомого светились мягкие итальянские штиблеты, на левом запястье свисал, вроде четок, массивный браслет из драгметалла — черт его знает, из платины или серебра... — Вот так, братишка, не дрейфь! Иди прямо к ней, понравишься — поможет. Зовут Алена. Не любил голубых, не любит лощеных... я к ней явился чуть не в тулупе, в валенках... — Осчастливленный художник мурлыкал, как огромный голубь на солнцепеке, разглядывая желтоликого, резко исхудавшего за последние годы своего коллегу в тесном, явно севшем в провинциальных химчистках костюме.

Слушая толстяка, Иван морщился и словно падал, падал в колодец от стыда, столбиком, закрыв глаза. И нынче те же пороги обивай! И нынче все зависит от некоей дамы!..

Он бы не пошел, конечно, во всяком случае сам бы не стал домогаться встречи с дамой Аленой, но в Москве у него утром самым наглым образом, как в какие-нибудь 20-е годы (судя по фильмам о временах нэпа) стянули портмоне из внутреннего кармана пиджака! Он помнил, помнил, как в автобусе его сдавили трое — и как винтом, изогнувшись, он вылез из толпы и юркнул к заднему стеклу... Теснота. Ездить на такси по Нынешним временам было не для него.

Когда же на остановке возле гостинцы „Урал" он вышел и привычно сунул руку в пиджак, то похолодел — денег не было. То есть, деньги какие-то еще оставались в чемодане, на дне, под бельем, но это был НЗ, на обратный билет и на чисто символический подарок жене, в самый обрез... Он просидел часа два в узком номере, тупо глядя в старое, в желтых пятнах зеркало, потом машинально побрел куда-то снова, ближе к центру Москвы, как бы надеясь увидеть на одной из остановок — где он садился в автобус?.. — среди выброшенных окурков и свой истертый кожаный кошелек. Никакого портмоне, конечно, не было, но зато художник оказался на Театральной площади, возле гостиницы „Москва", где случайно живал когда-то, и где, судя по припаркованным иномаркам, ныне жили только лишь новоявленные провинциальные миллионеры, мафиози и их охрана.

Иван был голоден и со злорадством вдруг подумал: „А зайду, поем в ресторане!.. Жена обойдется без подарка... и ночным рейсом — домой!“ Но, попав в ресторан (скорее всего, по причине раннего времени ), он столкнулся лицом к лицу с тем самым питерским художником. Толстяк выходил, помыв руки, из туалета и первый окликнул коллегу:

— Иван! Мила-ай! Ты?..

Иван любил прикинуться дурачком. Он ткнул себя в грудь пальцем, как бы переспрашивая, к нему ли относится возглас.

— Ты что же, не узнаешь?! — Лев Михайлович (так звали знакомца) как бы обиделся, они обнялись, и Лев Михайлович за свой счет заказал Ивану обильный, жаркий обед с вином и коньяком под кофе.

И вот, когда они расставались на улице, толстяк показал ему: это там... и, подмигнув, поймал первую попавшуюся машину — кажется, „Вольво** — укатил, осклабясь, в сторону Ленинградского вокзала. А Иван, ощерясь от неуверенности, побрел в указанном направлении и оказался-таки перед домом с вывеской „СП ХУДЭКС".

Пока хмель шумел в голове и обида жгла сердчишко („Везет же людям! Но я-то получше художник!..“), он шел к некоей Алене, но, когда увидел вывеску, остановился, как вкопанный. И шагу не мог ступить. Из подъезда воняло кошачьей мочой, под ногами валялись газеты, затоптанные обертки из-под „Сникерсов" и „Марсов", и главное, никто из подъезда не выходил и никто в него не входил. Словно дом был мертв. Очевидно, это был один из тех домов Москвы, откуда жильцов переселили на окраину, а тут срочно обосновывались коммерческие фирмы. Возле соседнего строения, такого же серого и безликого, уже стояли вплотную, как домино, черные и темно-синие „мерседесы" и „тойоты", сновал народец с портфелями, а что касается этого дома, куда шел Иван, очевидно, на аукционе не успели продать освободившиеся апартаменты. А может быть, ремонт не закончили?.. В некоторых окнах на стеклах были нарисованы известкой полосы из угла в угол, а под самой крышей из форточки торчал флаг, кажется, Канады — с кленовым листом. Вряд ли тут обитала какая-нибудь организация, представляющая интересы Канады, скорее всего, под чердаком жили бездомные люди, бичи, а то и молодая московская богема, любящая разоренное пространство...

— Алена?.. — бормотал Иван, чтобы не забыть, не напутать, и подумал, надо бы шарф, что ли, яркий намотать на