Коконы - Макс Кириллов

– Ты уходишь от нас? – спросил Вадим.

– Да.

– Почему мы встретились вот так? Друг напротив друга. Разве мы не были всегда одним целым?

– Ты прав. Мы и сейчас одно целое. Видишь, насколько я взрослее и старше? Это прожитое. Ты же, то немногое, что осталось во мне. Та энергия, которой едва ли хватит на пару недель земной жизни. Тем не менее, посмотри, мы по-прежнему чисты. Это удивительно.

– Здесь нет ничего удивительного. Мы же всегда думали об этом часе. Всегда. Ты помнишь?

– Помню. У нас практически не осталось здесь дел. Вот только…

– Коконы!

– Да, именно они. Пожалуй, это последнее дело.

– Ты думаешь открыть ему правду?

– Да. Пришло время. Он все правильно поймет. Мы же с тобой знаем, что в этом мире случайностей нет.

– Он прилетает завтра. Я помогу тебе. Но ты уверен, что у нас нет больше других дел?

Старик покачал головой и закрыл глаза.

* * *

Костя Столповских, двадцатилетний юноша, весьма заметной внешности, с рюкзаком за спиной шел по дороге старого дачного поселка. Высокого роста, стройный, в щегольских очках тонкой оправы, он привлекал внимание. Легкая спортивная походка, прямой взгляд голубых глаз, улыбка как бы блуждающая по его лицу. Все это не оставляло равнодушным девушек. С таким парнем хотелось дружить, спать, жить. Такому хотелось говорить, что ни будь умное, рожать ему детей, ждать из странствий. Красавчик, одним словом.

Последние минут пять, он шел вдоль зеленого трехметрового забора. Лет двадцать назад, присутствие этого фортификационного сооружения в правительственном поселке, едва ли было возможно. Теперь же все было по-другому. Подобными заборами, были обнесены все особняки. Разве что этот был уж больно высоким и огораживал собой очень приличную территорию. Лишь только Костя поравнялся с воротами, в стене открылась неприметная дверь.

– С прибытием, Константин.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович.

Крепкий мужчина, на вид лет пятидесяти и юноша пожали друг другу руки. Сколько помнил себя Костя, Амин (так меж собой звали начальника охраны отца) был рядом. В детстве, он называл его дядя Амин. Позже, когда тот стал заниматься с ним единоборствами, звал Сен Сей. Сейчас просто, дядя Леша.

– Как тут у вас, дядя Леша?

– Нормально, Костя. Воюем.

– Как батя?

– Сам увидишь. Заждался он тебя, каждый день спрашивает. Изменился он очень.

– Мы же месяц назад виделись. – с удивлением посмотрел на Амина Костя.

– Поэтому и предупреждаю.

Они шли по асфальтовой дорожке, через небольшую рощу к дому в глубине участка.

– Чего на машине не поехал?

– Да неудобно было. Компания была. Все на электричке, а я на Мерседесе. Что я жлоб?

– Ну и правильно. Я, в сущности, так и предполагал, а машину послал, на всякий пожарный, как говорится.

На крыльце показалась Надя. В легком летнем сарафане, загорелая, с густыми темными волосами, собранными «хвостом». Костя, перепрыгивая через ступеньки, выскочил на крыльцо, подхватил сестру и закружил. Та засмеялась. «Поставь, где взял, братец, раздавишь». Он бережно опустил ее, провел рукой по волосам и улыбнулся.

– Как ты тут, справляешься?

– Справляюсь. – тихо ответила Надя. – Пойдем отца будить.

Подойдя к дверям кабинета, они остановились. В детстве они ненавидели эти двери. Огромные, двухстворчатые, выкрашенные в белый цвет, с массивными медными ручками. За этими дверьми скрывался их отец. К нему то и дело приходили люди, они что-то обсуждали, двери эти были как бы часовыми, границей между ними и отцом. Ненавидели они их на столько, что Костя, как-то нацарапал гвоздем известное слово из трех букв, прямо на самом видном месте у большой медной ручки. Скандал был вселенский. На следующее утро, отец позвал Костю в кабинет. Он молча взял газету и стал сворачивать из нее пилотку. Костя, а ему было тогда лет девять, смотрел, как в руках отца лист бумаги превращается в головной убор и не мог оторвать глаз.

– Принеси «Пионерскую правду». – сказал ему отец.

Мальчик опрометью бросился из кабинета, и уже через минуту вернулся с газетой в руках. Отец осматривал свое произведение, остался доволен и взял в руки «Пионерскую правду». Газета была меньше размера чем «Правда», пилотка соответственно тоже получилась меньше.

– Надевай. – протягивая красивую пилотку сыну, сказал Столповских.

Сам же нахлобучил свою пилотку на голову, причем на манер треуголки.

– Пошли.

Они вышли из кабинета. В стороне стояла табуретка, уставленная баночками и какими-то непонятными инструментами. Закрыв дверь в кабинет и подстелив газеты. Отец долго объяснял Косте предназначение всех этих принадлежностей. Затем они вдвоем, аккуратно стали снимать краску с участка двери, на котором было накарябано то самое слово. Косте было ужасно стыдно. Сняв краску, принялись затирать это место. Потом в ход пошла шпаклевка. Они ремонтировали дверь четыре дня. Шпаклевка должна была просохнуть, потом отцу показалось, что получилось неровно, и они шпаклевали заново. На четвертый день, когда участок двери был покрашен и невозможно было определить, где, собственно, было нацарапано то самое слово. Они стояли и любовались на свою работу.

– Сколько тебе понадобилось времени на твои художества?

– Прости, пап. Мне очень стыдно.

– Я тебя прощаю, но хочу, чтобы ты запомнил, не только то, что исправлять ошибки труднее и дольше чем их делать. Но и более важную вещь. Любую ошибку можно исправить. Запомни, Любую!

Он потрепал его по макушке и добавил.

– А на меня не обижайся. Просто у меня работа такая. И много у меня работы. Вот вырастишь, будешь мне помогать, чаще будем видеться. Хорошо?

Таким был его отец. Они негромко постучали в дверь.

* * *

– Входите. – раздался громкий, уверенный голос.

Переглянувшись недоуменно, вошли. Вошли и обомлели. За письменным столом, заваленным бумагами, сидел отец. Чисто выбритое лицо, роскошная белая рубашка с закатанными рукавами. Он энергично выскочил из-за стола и пружинистым шагом направился к детям.

– Папа, ты что выздоровел? – недоумевая протянула Надя.

– Конечно нет! – весело сказал Столповских и обнял их.

– Костя, ты завтракал?

– Нет, папа. Кофе только пил. Я же в шесть утра прилетел и сразу сюда.

– Вот и прекрасно! Наденька, кормить то нас будешь? Давай зови, когда будет готово.

Удивленная Надя кивнула и вышла. Вадим Михайлович, изменился в лице, набежали морщины, он молча указал на кресло и сам сел напротив. Помолчали.

– Костя, я очень рад что ты приехал и застал меня.

Он сделал нетерпеливый жест сыну, означающий: «не перебивай», и продолжил.

– То, что я тебе буду сейчас говорить навсегда останется, между нами. Это наша тайна.