Дети, сотканные ветром. Часть 3 - Артём Ерёмин

— Хорошо бы наш трубочист не свалился спросонок, — сказал Вий. — Мог бы не тащиться с нами, а залечь на кухне.

— Я просто задумался, — встрепенулся Лев.

— Ага, твоё звучное сопение распугало всех голубей, — ухмыльнулся Пимен. — Ты среди своих дум дела капитана забросил. Первыш хотел устроить общую тренировку, он намерен натаскать нас как следует. Да только Вольноступ твердит, что пока купол закрыт для жарольда. Старец Могута напрочь заржавел и не уклоняется от комет. Похоже, в последнюю игру мы ему окончательно стрясли механические мозги. Только после того, как глава Бор соизволит провести обследование, выпишут нового судью.

— Вот бы остальные повредить, — размечтался Вий, — тогда игра отменится и нам дадут первое место вместе с Мироновым. И в следующем году мы заберём кубок себе.

— И чем же вечером на летней ярмарке будут заниматься пьяные дворяне? Кто осмелится отобрать у них привычное им зрелище — избиение черни благородными сынами?

— Не шибко ты на себя полагаешься.

— Я не глупый мечтатель, который верит, как в следующем году будет красоваться на льду под обожающими взглядами всего Собора. Кстати, твоя штука будто способна летать только в твоей простуженной голове. И чего я с вами попёрся? Полагал, у вас всё готово.

Клим и Вий копошились у самодельной конструкции, вполне летательного толка. Они подклеивали старые газеты на крылья. Вий, как главный зодчий в этой братии, считал, что его детищу не помешает увеличить парусность.

— Пришёл, потому как замыслил пристроить нашего летуна к своим тёмным делишкам, — обеспокоился кучерявый вьюн.

Сорока не пытался отнекиваться:

— Всё зависит от того, сможет ли твоё крылатое чудо перемахнуть стену Собора.

Вия неслабо задели сомнения друга:

— По моим расчётам, «самолёт» может взлететь с лысины Остапа и приземлиться в окне уборной Кагорты.

— Ну-ну, а я всё жду.

— Ты же знаешь, контрабанда под запретом, — прошептал Клим, словно кто-то мог их подслушать в пустом кабинете посреди высоченной башни.

Пимен покривился:

— Под запретом лишь твоя деревенская наивность, нюня. Давеча я выручил немного грошей, достав флакончик духов для лучшей подружки её миловидности Бажены. Ясное дело, она сама выходец из Зеницы. И что с того? Когда меня поймают за руку, я уже обзаведусь мошной, набитой златыми и полезными знакомствами. В отличие от вас, дуболомов, не собираюсь цепляться за башню зубами. Наша страта редеет, если вы не заметили. Между уходами Якуба и Игната прошло немало времени. Да только за последний месяц нас покинули двое соседей по протухшему подвалу. Хорошо, что они ходили в прихвостнях Захара. Если так пойдёт, старосте останется помыкать одними тараканами у нас в корпусе.

Нападки на вьюнов после полуфинала новой волной прокатились по страте. В очередной раз короткие обесцвеченные волосы Клима и ссадина под глазом Вия тому доказательство. Хотя надо признать, издевательства стали повторяться. Обидчикам не хватает запала и выдумки.

Пимен кривил душой, делая вид, что исключение друзей Захара его не заботило. За врата Собора по надуманной причине мог уйти любой из вьюнов.

— Всё-таки у соборного трубочиста руки на месте, — лодка мыслей Пимена резко поменяла курс к берегам прибыли.

Он деловито разглядывал угольный мелок, обмотанный тесьмой, который вывалился из сумки Льва. Сорока явно раздумывал о возможности урвать барыш, если поставить на поток производство нехитрых подделок. В последнее время Пимен стремился найти всему свою цену. И если даже княжна Коркунова проявила интерес к угольным мелкам, то, возможно, найдутся и другие покупатели.

Лев пожалел, что сболтнул о том, как сильно нравились Есении мелки. Он их готовил тем способом, каким обучила мама. Нарвал у пруда ивовых прутиков, плотно запечатал их в глиняном котелке и уложил в менее жаркую топку на ночь. Под боком, в котельной, печи были в избытке.

Вновь совесть встрепенулась раненой птицей. Лев после полуфинала обещанные мелки так и не вручил Есении. Теперь Пимен ими подправлял портреты на газетных листовках, добавлял усы и курительные трубки сударыням, а сударям — дамские шляпки и… выдающиеся тыквы, припрятанные под сюртуками.

— Куда солидней получилось, — довольный Пимен показал всем исправленные портреты.

— Это «Кузнечик»? — содрогнулся Клим, заметив название газетёнки.

— Он самый, — с грустью сознался Сорока. — Думал, урву по златому за месячную кипу. Да только оказалось, что в Соборе без меня промышляют запрещёнными текстами. Подвозят газетёнку так, что чернила не успевают высохнуть.

— Ха, ты просто не учёл, что под Трезубцем вседозволенность слова, — Вий оторвался от работы, дабы наградить друга едкой ухмылкой.

— В моём деле, кустоголовый, без промахов никуда. В Златолужье за продажу «Кузнечика» секли нещадно.

— То-то тебе не сидится на месте ровно.

— Никто ещё не отщипал у сороки перья с хвоста. Ваш покорный слуга всегда вовремя сбрасывал в канаву тлетворную грамоту.

Лев увлечённо повертел дешёвую бумагу. Чернила на ней выводили неровные строки, а простенькие карикатуры и блёклые портреты кривились.

— Чего ежа в сапоге таить, — признался Пимен. — Позабыл, как Кагорта обожает устраивать вольности под Трезубцем назло царю. Не удивлюсь, если «Кузнечика» печатают в одной из мастерских башни.

Лев повертел портрет на замусоленной листовке. Пожилой мужчина на ней, несмотря на подрисованный дамский берет, выглядел знакомым.

«Бывший хранитель царской библиотеки замечен на рубежах Дальних Осколков. СКОЛЬКО ГРАМОТ ПРАОТЦОВ ОН ПРИХВАТИЛ С СОБОЙ!!!»

— Пора! — воскликнул Вий, отвлекая Льва от кричащего заголовка.

Именуемый «самолётом» аппарат представлял собой конструкцию с размахом крыльев в три локтя. Под каркасом, обклеенным бумагой, крепилась фляжка сервомасла и диск со шнурами, тянущими закрылки. Полную его копию Вий держал в руках, тут-то и сталкивались воздухоплавание и чары.