Первый инженер императора IV - Александр Вольт

Так мы и стали работать — в четыре руки. Я отвечал за расчеты, за чертежи, за общую концепцию и за то, что мог выполнить сам. Михалыч — за воплощение идей в металле там, где моего мастерства не хватало.

Он менторским и беззлобным тоном рассказывал о тонкостях ковки, показывал, как правильно «чувствовать» металл, как работать с разными сплавами, как добиться нужной прочности и гибкости. А я, в свою очередь, делился с ним своими инженерными знаниями, объяснял принципы работы тех или иных механизмов, показывал, как можно оптимизировать процесс, используя законы физики и механики.

Это был удивительный симбиоз — опыт старого мастера и знания инженера из будущего. И он давал свои плоды. Работа над Руническим Ядром, пусть и медленно, но двигалась вперед.

День за днем, от рассвета до заката, кузница не умолкала. Я примерял детали, подгонял их друг к другу, собирал первые сегменты будущего Ядра на временном каркасе. Затем, вооружившись мелким напильником и ручной дрелью (которую я сам же и усовершенствовал, приделав к ней более удобную рукоятку и систему сменных сверл, выкованных Михалычем из самого крепкого металла, который мы только смогли выработать), я вручную проделывал в каждой пластине, в каждой грани сложнейшие отверстия в виде рунических символов.

Это был адский труд, стоит признать. Каждый символ требовал невероятной точности, малейшая ошибка могла привести к тому, что вся деталь отправлялась в переплавку.

В свое время, в моей старой лаборатории, такая работа заняла бы максимум два-три дня. Лазерная гравировка, станки с числовым программным управлением, прецизионные инструменты — все это позволяло создавать детали любой сложности с микронной точностью. Здесь же… здесь каждый изгиб, каждое отверстие давалось потом и кровью, часами кропотливой, монотонной работы.

Но я не сдавался. Упрямство, помноженное на инженерный азарт и осознание важности цели, гнало меня вперед. Я видел, как из отдельных, бесформенных кусков металла рождается нечто невероятное. Так происходило всегда, когда я смотрел как из чертежа на бумаге рождается полноценный объемный предмет. Настоящая магия, а не вот эти фокусы с водой и сжиганием всяких поехавших магов.

Иногда, когда боль в руке становилась совсем невыносимой, или когда глаза начинали слезиться от напряжения, я выходил из душной, прокопченной кузницы во двор, чтобы немного отдышаться, размять затекшие мышцы. И каждый раз удивлялся тому, как преображается Хмарское.

Поместье жило, строилось, развивалось. Крестьяне, воодушевленные моим примером и ощущением стабильности, работали с удвоенной энергией. Почти все жилые дома на первом этаже господского особняка были отремонтированы, в них горел свет, слышались голоса.

Хламники, как я и приказал, окончательно переселились из своего полевого лагеря, заняв свободные комнаты. Они тоже не сидели без дела — кто-то помогал на стройке, кто-то чинил инструмент, кто-то вместе с Иваном и его верной Бьянкой ходил на охоту в ближайший лес, обеспечивая поместье свежим мясом.

Даже спасенные, те, кого мы вытащили из лап Шепота, уже пришли в себя и каждый находил полезное занятие. Это было прекрасно. Мы буквально вернули старое разрушенное поместье к нормальному состоянию.

Жизнь налаживалась. Медленно, трудно, но налаживалась. И это вселяло надежду. Надежду на то, что все наши усилия не напрасны. Что мы сможем не просто выжить в этом жестоком мире, но и сделать его чуточку лучше.

Перед глазами что-то аккуратно пронеслось и упало на землю. Я присмотрелся, после чего поднял голову на небо. Серое покрывало, затянувшее небо, сыпало мелкую стружку. Как-то рановато снег собрался падать. Хотя… кто его знает какие тут погодные аномалии могут случаться из-за магического фона.

Когда вечером я зашел к себе в комнату и сел за стол, чтобы сделать еще несколько расчетов, ИскИн подал голос:

— Барон, согласно моим расчетам, при текущей скорости вашей работы и учитывая погрешность ручной обработки, вероятность создания полностью функционального и стабильного Рунического Ядра составляет приблизительно ноль целых, триста сорок семь тысячных процента. Не хотите ли рассмотреть альтернативные варианты? Например, использовать меня в качестве высокотехнологичного пресса для бумаги? Или, скажем, очень дорогой подставки для кружки с вашим травяным отваром?

— Начнем с того, что ты в глаза не видел то, что я делаю. Понял шутку, железяка? В ГЛАЗА НЕ ВИДЕЛ.

— Я понял, ваш-блгродье, — съязвил ИскИн. — Шутку оцениваю примерно на семь баллов из десяти. Но, хочу отметить, что мне не нужны оптические сенсоры. Судя по ругани, которая стоит в, если я верно проанализировал звуковые волны, кузнице, по скрежету металла, по скрипу ваших зубов и натужному сопению, дела идут не самым лучшим образом.

— Дела — идут, — сказал я сухо. И тут же нашелся. — Готов с тобой держать пари.

— Пари? — оживилась железяка. — Как интересно. И о чем же?

— Что я заведу принтер к концу следующей недели.

— Вы хотите сказать, барон, что управитесь за восемь дней?

— Именно, — ответил я железобетонно, отложив карандаш в сторону.

— Интересно-интересно, — снова повторил Искин. — Я заинтригован.

— Если я выиграю — я становлюсь твоим основным оператором, которого ты будешь слушаться во что бы то ни стало. Это первая и основная директива.

— Губа не дура, — подметил говорящий принтер.

— А-то, — ответил я, довольно улыбнувшись.

— И на что могу рассчитывать я?

— Выдвигай свои предложения.

— Хм-м-м-м… — задумался Искин. — Так много вариантов. Мне надо подумать.

Ишь какой. Подумать ему надо. Чтобы потом выдвинуть какое-нибудь невероятно умное предложение, как те джины из сказок? С другой стороны, если у меня ничего не получится, то он никогда и не очнется. Разве что спустя пару десятков лет, когда мне удастся все-таки его завести.

А если он будет каким-то известным только ему методом потом сидеть и считать внутри себя секунды, чтобы сказать, что я проиграл? Нет, это уже паранойя. Но неоправданная ли?

— У тебя есть время до завтра, — озвучил я сроки. — Ровно в восемнадцать ноль-ноль жду ответ. Ни минутой позже.

— Ладно! — живо согласился Искин.

* * *

Граница восточных земель была местом, где цивилизация, даже в ее самом рудиментарном, послевоенном виде, окончательно сдавала свои позиции. Здесь, на бескрайних, продуваемых всеми ветрами равнинах, начинались владения кочевых племен — разрозненных, вечно враждующих между собой, но одинаково недружелюбных к чужакам.

Именно по этой не самой гостеприимной местности и пролегал путь нашей троицы —