Исходя из соображений - Александр Николаевич Чуманов

Женщина печально глядит на Ираклия, на Ювеналия. И они глядят на нее печально. Не загоняй в угол даже самого малого зверя. У них не было другого выхода. Откуда им было знать, что со дня на день она собиралась сменить гнев на милость. Долго собиралась...

— Ребята! —обращается учительница к ученикам, и майор почему-то не препятствует ей в этом. — Я вынуждена оставить вас. Прошу: досидите до конца урока тихо, пусть директор подумает — какие взрослые и целесообразные люди! А что до меня... То я хотела...

— Это уже лишнее, — майор сделал предостерегающий жест рукой, и Ноябрина Фатьяновна покорно умолкла, даже не попыталась закончить фразу. Глаза разоблаченной учительницы погасли, она сразу словно бы состарилась на двадцать лет.

И ее увели. А секретчик класса сам, без указаний, собрал тетради, учебники и унес их в секретную часть,  где и доложил о случившемся. И пока не прозвенел звонок, дети сидели на своих местах, тихо и невесело перешептываясь о том, о сем, обо всем, исключая одну-единственную тему. Они, как не вполне изучившие курс прикладной целесообразности, еще ни при каких обстоятельствах не подлежали разоблачению, а все же усердно соблюдали правила, о которых знали или догадывались.

Со следующего урока у них был новый преподаватель «Бесполезных вещей Вселенной» — Харлам Ярополкович, который убедительно просил обратить особое внимание на то, что его имя кончается не на «ан», а на «ам». Он посочувствовал отставшим от учебы Ираклию и Ювеналию, предложил позаниматься с ними дополнительно, с чем ребята охотно согласились, и скоро наверстали упущенное, поскольку вообще были способными мальчиками.

А когда изучили подробно физиологическую группу характерных особенностей и заполнили красные карточки памятки-лото, тогда-то и узнали, что Ираклий является образцом мужской красоты. А вовсе не Ювеналий.

Впрочем, дружбы, скрепленной разоблачением брачела, это не омрачило, а если и омрачило, то не заметно для постороннего глаза.

6

Треск вольтовой дуги был слышен едва-едва и недолго, но такой опустошающий душу ужас вдруг обуял Хмырина, что он, едва протиснувшись в люк, тут же и сел, прямо на пол, впал в прострацию и просидел так неизвестно сколько времени. Вот ведь, готовился встретить достойно начало пожизненного рабства, довольно подробно его представлял, насколько вообще можно представить рабство, но когда оно наступило, никакая подготовка не спасла от тихого временного безумия.

Хмырин видел по визору невольников, прикованных к галере. И негров, истязаемых белыми надсмотрщиками. Видел узников Гулага и Бухенвальда в исторических роликах.

После таких художественных зрелищ очень уютной казалась жилая ячейка, где никто тебе не указывает, не приказывает, не бьет тебя, не мучает, не терзает, откуда запросто можно уйти куда глаза глядят и в любое время, стоит только надеть скафандр и откачать из шлюза воздух.

После таких художественных зрелищ очень радостно было сознавать, что проклятое прошлое прошло навсегда, ибо оно было нецелесообразным, особо ощущался вкус жизни, трудной и непраздничной, как и во все времена, и шевелилась в голове тихая доверчивая мысль: живешь ты, свободный человек, но угораздило бы родиться, как некоторых, брачелом, так не обрадовался бы — эта мысль щемила душу, будто само счастье...

Качнулся мир. Хмырин вздрогнул, приходя в себя. Прислушался. Мир качнулся еще явственней. Донеслось слабое гудение, появилась вибрация Что?! Да ничего особенного — коскор пришел в движение. Не вечно же ему торчать на профилактике?

Ужас постепенно отпускал хмыринскую душу. Хмырин глянул вокруг — нутро коскора отличалось от нутра флагмана, как нутро жилой ячейки от нутра конторы: оно было облицовано пластиком спокойных тонов, на пульте миролюбиво светились и помаргивали контрольные лампочки, словно они не для того существовали, чтобы не дать ни на миг расслабиться глядящему на них, а для того, чтобы утешить глядящего, поселить в нем покорность и кротость.

Рядом с тем местом, где сидел на полу Хмырин, оказывается, стояло мягкое удобное кресло, словно приглашало в нем отдохнуть. Хмырин охотно пересел. И вдруг увидел на уровне глаз световое табло.

«Ну и что? Где здесь ужасы рабства, известные тебе из художественных зрелищ? Их нет и в помине?»

Непостижимо! Хмырин как раз начинал об этом думать, но еще был далек от столь четкой формулировки.

— И впрямь... — растерянно прошептал он.

Надпись на табло мгновенно сменилась:

«Конечно, неплохо было бы оказаться здесь с семьей, друзьями, вообще со всеми необходимыми тебе людьми. Но это слишком. Так живут, конечно, на воле, но сколько у них проблем? А здесь — какие проблемы?»

— Ты кто? — Хмырин был потрясен.

— «Всего лишь бортовой компьютер. Предназначен для того, чтобы давать тебе инструктаж на рабочем месте. А ты кто?»

— Еремей Хмырин. Бывший вожкоскор.

«Вот здорово! Вожкоскоров здесь еще не было?»

— А кто был? Кто тебя запрограммировал на неслужебные разговоры?

«Ты против неслужебных разговоров?»

— Что ты?

«Я уж было испугался... Долгая история. Но ты ее, конечно, узнаешь. Хотя не всю сразу... В этом старом коскоре до тебя жило и работало восемнадцать брачелов. Можно сказать, восемнадцать поколений...»

Хмырин изумленно присвистнул.

«Да-да. Шестым был Алкоголиков. Он ввел в мою память свои мысли, всего себя. И заложил инструкцию для всех, кто будет после. Как это делается. Научишься и ты...»

— Вот здорово! — радостно воскликнул Хмырин, вскочил, стал быстро-быстро ходить по тесным отсекам коскора, то и дело спотыкаясь и чуть не падая, поскольку коскор в это время находился в движении. Куда подевалось ощущение безнадежности и смертельной тоски?

— Восемнадцать поколений, ну, пять — долой, тринадцать поколений, я — четырнадцатое... Да ведь это опыт целого человечества! Да ведь можно...

«Ну ты скажешь! «Опыт целого человечества»... Среди тех тринадцати были домохозяйки, были учетчики энергоналога, но не было, например, ни одного инженера-коскоростроителя, ни одного генерала целесообразости... Из ВКК —ты первый...»

— То есть в твоей памяти опыт многих поколений... обывателей?

«А ты думал — бунтарей да гениев? Увы, Хмырин. Математик Полуэкт Потрохин, который просил называть его сокращенно — Пол Пот Пятнадцатый, вычислил, что требуется еще три миллиона лет, чтобы в моей памяти сложилась целостная картина мира...»

— Но мир за три миллиона лет еще изменится! И ресурс коскора...

«Само собой».

— Но другие коскоры. Может...

«Наука неумолима. Теория вероятностей — это наука... Но главное, внешний мир по отношению к коскору — слепоглухонемой. У нас нет ни малейшей возможности до