Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

В наиболее жаркий час они покидали кают-компанию и устраивались в креслах, установленных для них на корме, под навесом из коричневой парусины. Недосягаемые для солнечных лучей и обдуваемые ветерком, они вели беседы на самые разные темы, которые почти все (разве что за исключением женщин) сводились в конце концов к политике.

Потому что графа очень волновала вражда между французским королём Франциском I и испанским королём Карлом V, возникшая после избрания Карла императором Священной Римской империи, а также из-за нужды папы Льва X в союзе с Карлом ради борьбы с влиянием Мартина Лютера. Вражда эта вылилась в длительную войну, которая в тот момент, когда граф покидал Испанию, велась под стенами Марселя и, казалось, что последняя крепость Прованса, оставшаяся во французских руках, вот-вот падёт. Но, увы, известия, достигшие посла уже в Москве, были нерадостными. Марсель по-прежнему держался, а Франциск собирал огромную армию, противостоять которой имперским войскам будет весьма трудно.

Слушая де Конти, Андрей мысленно хмыкал и благодарил Дюма за его роман "Сальтеадор", который познакомил его с Карлом, и после которого он некоторое время даже увлекался историей Испании. Уж по крайней мере Альтамира-и-Кревеа в библиотеке он зачитал до дыр. А поскольку волны искажения реальности ещё вряд ли докатились до этого конца Европы, то кое-какими сведениями, осевшими в памяти, можно было неплохо воспользоваться в предстоящих переговорах. Ну и, главное, не забыть бы в Антверпене поставить крупную сумму на поражение Франциска. Думается — ставки на это будут высокими, ведь французский король неплохо выдержал тяжкие годы имперских побед и теперь госпожа Удача вроде как повернулась к нему ликом, а не филейной частью, как раньше. Вот и пусть толстосумы оплатят ему хоть год колонизации, которая пока что лишь высасывала деньги из вовсе не бездонного княжеского бюджета.

Разумеется, в этих беседах не обошли стороной и столь любимое князем морское дело. Граф, конечно, был человеком сухопутным, но в среде испанских аристократов хватало тех, кто делал карьеру на корабельных палубах. Так что у него было, что рассказать собеседнику.

И хоть в основном это был вольный пересказ морских баек, которые Андрей и сам потравить был горазд, но кое какую информацию он из них выжал. Так, оказалось, что испанские капитаны не очень-то любили суда португальской постройки, предпочитая им пусть и слабее вооружённые, но более ходкие и манёвренные корабли кастильских или баскских корабелов.

А это уже была пища для размышлений и выработки тактики противодействия. Ведь с португальцами русским придётся схлестнуться довольно скоро. Если не в Канаде, то в Персидском заливе точно. Шах не простит португальцам захват Ормуза, а опыт англичан подсказывал, что помощь в отвоевании этого порта весьма прибыльно сказывается на торговых отношениях с Персией. А шёлк Гиляна явно стоил того, чтобы слегка подпортить из-за него отношения с одной далёкой страной.

Миновав проливы и выйдя в Немецкое море, шхуны не пошли вдоль берега, как это обычно делали каботажники, а решительно направились за горизонт. И через несколько дней взору мореходов и дипломатов вместо ещё не успевшего надоесть пустынного морского простора открылась тёмная полоска берега, которая по мере приближения всё больше превращалась в обычное побережье — с холмами, лугами, лесами и перелесками, уходящими в дымчатую размытую даль. Именно такой впервые и увидели русичи Англию.

А вот сразу войти в Темзу им помешали крепкие юго-западные ветра, так что, бросив якоря на рейде, уже и без того полном кораблей, тоже ожидавших хорошую погоду, Святая эскадра принялась наводить порядок на палубах, коротая таким образом время до момента, когда предоставится возможность безопасно войти в реку. Заодно вызвали с берега местного лоцмана (устье-то Темзы изобиловало песчаными банками не хуже устья Наровы), и отправили в столицу гонца с предупреждением о прибытии высоких гостей.

Столица Туманного Альбиона встретила русских послов жаркой погодой и полным отсутствием дождей и туманов. А также Томасом Болейном, отцом юной Анны и придворным, уже имевшим заслуги на дипломатической службе. За что, кстати, недавно был принят в орден Подвязки.

Именно с ним дьяк Семён Трофимович Борисов — товарищ посла — как более опытный в посольском деле человек и вёл дела по утрясанию нестыковок в дипломатическом церемониале, дабы сам приём прошёл без ненужных эксцессов. Впрочем, Андрей тоже в стороне не прохлаждался, вникая во все нюансы, но, не мешая дьяку делать его работу.

Главной загвоздкой при утрясании мероприятий стал титул, которым именовался в своих грамотах Василий Иванович: "Великий государь, Божиею милостью царь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Рязанский, Тверской, Югорский, Пермской, Вятцкой, Болгарской и иных земель".

Да, как такового венчания на царство великого князя ещё не было, но…

Но уже со времён Ивана III Васильевича в переписке с Ганзой, Ливонией и той же Данией московские великие князья величали себя царями, и их титул нисколько не умалялся адресатами, так и писавшими в ответ: "царю и великому князю". Точно такая же титулатура была применена и в недавнем договоре с Густавом Вазой, который может и не хотел бы признавать царский титул московского государя, да деваться-то по-хорошему ему было некуда. Как-никак, а Русь могла и "вспомнить" о своём "союзническом долге" перед Кристианом, или взять, да просто забрать себе южную Финляндию, разом лишив шведов всего того, за что они боролись последние лет триста. А то, что они смогут это сделать, Густав не сомневался, помня слова гостя, что посетил его в Любеке ещё до того, как он согласился возглавить восстание против Кристиана.

Так что фактически из всего ближайшего окружения Руси только крымский хан и польский король остались теми, кто не признавали за русским государем царский титул. Остальные же де-факто это уже сделали давно. А потом масло в огонь подлил император Максимилиан, признав в далёком 1514 году Василия Ивановича кайзером и равным себе. Правда, с той поры отношения между империей и Русью успели охладеть, но времена менялись, и менялись весьма стремительно. А потому, дабы не ронять "честь государеву" и в очередной раз поддеть своих западных соседей — поляков и литвинов — Дума, после долгих дебатов, постановила, что грамоты и письма ко всем иноземным государям отныне подобает писать от царского титла. Дабы привыкали в Закатных странах к новой титулатуре московских великих князей, раз уж его признал сам император Священной римской империи. Причём второй по счёту.

Но благодаря подобному решению английский король оказался в положении человека,