Идеальный компаньон для принца-дракона - Алиса Буланова

В груди нарастала тревога. Я впервые оказалась так далеко от дома без охраны, без привычного контроля. Родительский мир был клеткой, но в ней было безопасно. А здесь я чувствовала себя голой и беззащитной.

Давид сидел рядом и смотрел в телефон. Я осторожно положила руку ему на колено, но он с силой убрал её. Потом вдруг вытянул свою ладонь передо мной и произнёс угрюмо:

— Дай мне свой телефон.

И хотя я не понимала, зачем он ему, но всё равно вложила свой смартфон в его руку. Давид открыл окно и выбросил телефон. Я не успела среагировать. Мне осталось только возмутиться постфактум.

— Эй! Какого чёрта⁈ — я смотрела на него исподлобья.

— А ты не понимаешь? — зашипел он. — Тебя могут вычислить с помощью телефона.

И хотя объяснение Давида было исчерпывающим, мне всё равно было не по себе. Казалось, я утратила последнее, что связывало меня с прошлой жизнью. Теперь у меня ничего не осталось. Только рюкзак с деньгами и Давид рядом. Я пыталась прижаться к нему, хоть немного согреться. Но он сидел, отвернувшись к окну. Грубость, которую раньше я списывала на его темперамент, теперь ранила глубже. Ведь больше мне не на кого было положиться.

В груди росло тяжёлое чувство: я впервые начинала видеть то, чего раньше не хотела замечать. Давид не был моим спасителем. Он был единственным, кто рядом, и именно поэтому я цеплялась за него. Мир за окном темнел. Машина несла нас вперёд, в неизвестность. А внутри меня расползалось холодное осознание: мой побег — это не освобождение. Это прыжок в пустоту.

Мы приехали в Кварели поздним вечером. Дорога казалась бесконечной: узкие серые улицы, редкие огни фонарей, запах сырости и бензина, тянущийся из открытого окна такси. Я всё это время пыталась убедить себя, что сделала правильный выбор, что рядом со мной единственный человек, которому можно доверять. Давид сидел впереди, переговаривался с водителем и смотрел куда-то в темноту, будто я вовсе перестала существовать.

— Мы не поедем в отель, — сказал он не оборачиваясь. — Переждём у моих знакомых.

Я напряглась, но спорить не стала. Всё, что у меня оставалось, — довериться ему, даже если внутри скреблось сомнение. Я молча кивнула и прижалась к окну, наблюдая за редкими силуэтами прохожих, растворявшихся в тумане.

Когда машина свернула с центральной улицы на разбитую дорогу и покатила в пригород, тревога только усилилась. Вместо уютного городка передо мной открывалась пустота: тёмные горы, редкие хибары, заросшие кустами дворы. Наконец, мы остановились у низкого дома, больше похожего на сарай. Деревянные стены потемнели от сырости, на крыше зияли дыры, а за углом виднелась перекошенная будка туалета.

— Сюда, — коротко бросил Давид и толкнул меня вперёд.

Я замерла на пороге, не в силах переступить его. Всё во мне кричало, что это место опасно. Но Давид грубо подтолкнул меня в спину, и я оказалась внутри. Запах грязи и застарелого мужского пота ударил в нос. Несколько мужчин, сидящих за столом, обернулись на нас, и в тот же миг резкая боль расколола голову. Кто-то ударил меня сзади. Мир потемнел. На лицо опустился грубый тканевый мешок, и я услышала гулкие голоса.

— Хорошо сработано, Давид, — сказал кто-то.

— Ага, вжился в роль, как влитой, — другой голос усмехнулся. — Может, ты и вправду влюбился в неё?

Давид ответил резко, и в его словах не было ни капли прежней ласки:

— Думаешь, я сам на это вызвался⁈ Каждый раз, как видел её, подташнивало. Еле вытерпел.

Я не могла поверить в то, что слышала. Сердце провалилось куда-то вниз. Значит, всё было ложью? Все слова, все взгляды, ночи, которые я считала настоящими?

— Надеюсь, оно хотя бы стоило того, — сквозь зубы процедил Давид.

— Разумеется, стоило, — усмехнулся другой. — Чтобы вернуть свою дочку, Сомов на что угодно пойдёт.

Мне хотелось закричать, ударить, разорвать этот мешок на куски и увидеть лицо Давида. Убедиться, что всё это дурная шутка. Но на меня вдруг нашло оцепенение. Слёзы жгли глаза. Я вдруг осознала, какой идиоткой была всё это время. Меня же предупреждали, что Давид опасен, но я упёрлась рогом. А теперь меня ожидала пугающая неизвестность. Родители не поскупятся на выкуп, эти ублюдки правы. Вероятно, отец даже пожертвует бизнесом. Но я знала лично как минимум одного похитителя и мельком видела лица остальных. В таких случаях заложников в живых не оставляют. У меня был только один выход: попытаться сбежать.

Несколько дней подряд я вела себя тихо. Слушалась во всём, не спорила, не пыталась сопротивляться. Меня почти не били, только отпускали мерзкие сексистские комментарии в спину. А ещё говорили, что я «променяла родного отца на хер». Давид иногда появлялся, но ненадолго. Я ловила его голос и понимала, что лучше бы не слышала его вовсе. Каждый раз его слова были как удар.

Я ждала. Думала только о побеге. И однажды, когда меня повели к уличному туалету, шанс появился. Мой охранник отвлёкся, и я бросилась на него. Ударила доской, подвернувшейся под руку, и, не оглядываясь, побежала.

Ноги сами несли меня прочь. Темнота, гул в ушах, сдавленное дыхание. Я мчалась куда-то, пока лёгкие не начали гореть. Перед глазами мелькали кусты, скалы, земля под ногами становилась всё более каменистой. Я поняла, что забрела в горы. Но там, где должна была быть спасительная тропа, открылся обрыв.

Я застыла. Подо мной зияла пропасть, глубина которой терялась в темноте.

— Соня, стой! — раздалось за спиной.

Я обернулась. Давид. Его лицо было искажено — злость, усталость, какая-то непонятная ярость. Он догнал меня, конечно же. Спортсмен хренов. Я смотрела на него долго, вглядывалась и впервые видела его без маски. Не принца, не спасителя, а пустоголового парня, втянутого в грязное дело, похитителя, готового продать человека за деньги.

— Эй, тебе жить надоело? — бросил он. — Не тупи и возвращайся. Будешь вести себя хорошо — скоро вернёшься к папочке.

— За что ты так со мной, Давид? — спросила я, и голос дрогнул. Я вспоминала всё, что было между нами, и не верила, что это оказалось игрой.

Он отвёл взгляд.

— Ты сама во всём виновата.

Я покачала головой. В отчаянии сделала шаг назад. Земля под ногами предательски посыпалась.

— Эй, осторожно! —